demetrivs
12.10.2007, 04:29
Что-то вроде компедиума пары последних лет.
Вирши,написанные более или менее в Петербурге в монастыреобразном общежитии на улице Тореза. Которое, как знать, может быть станет и моим склепом.
***
Отрекись, отрекись навсегда – ты не будешь в живых.
Красота не живет, красота – это призрак над долом.
И у входа в гранатовый дом не сместить часовых,
Чтобы в нем поселился, кто страждет глаголом.
Выбор сделан – он сделан еще до тебя самого,
До того, как впервые ты, жалкий, почувствовал голод.
Мир сумеет прожить без тебя – обходись без него,
Насыщая часы ожиданья глаголом.
Отрекись, отвернись, сделай первый, единственный шаг –
Шаг в пространство нетрезвой, словами рожденной заботы,
Не приемля посулы от внешнего шума в ушах,
Шаг туда, где лет десять уже без того ты.
***
Я хотел петь собой, как некий Пушкин в дупле березы,
Я хотел свободы бреда веселья для.
Но и ближние, и сердце мое тверезы –
Скорость смеха падает до нуля.
Если в животе висит паук на червонной нити,
Если это – маятник твой, ты уже в гробу,
И пора писать некролог дорогому Мите
И молить небеса простить ему ворожбу.
Есть особое чувство вины перед благодатью,
И ничто не спасет, если к жизни таланта нет –
Ни капуста, ни обращенье к Веданте,
Ни футбол, ни психология, ни минет.
Раз и два Мюнхгаузен дергает за косицу,
Приподнимая себя с лошадью между ног,
Но трясина смеется всем усильям спесивца,
И кольцо кувшинок все больше напоминает венок.
Так, раскольнику, не вытащившему эту репку,
Если нет способности к чужой для него игре,
Остается лишь взобраться на табуретку
И повиснуть на тропаре.
***
Хвала
Я хотел быть того, что я есть, светлей,
Но, похоже, я избран для гнева,
И ничтожества бурого липкий клей
Не пускает птичку на небо.
Кальвинистская трасса, осенняя мгла
Посулила мне все, что смогла.
Петербургская степь, как судьба, гола.
Всем, кто слышит меня – хвала!
Аспирантские дни над землей висят,
Им реальности не задеть.
И твоим девяносто на шестьдесят –
Девяносто – не мне владеть.
Ты вошла совсем не туда, стрела,
И душа для любви мала.
Наказанью в объятья! – Кипи, смола,
Правосудью небес – хвала!
Я уже приготовил себе каземат,
Сатана может отпуск взять.
Три гарроты в ряд предо мной стоят,
И не знаю, с какой начать:
Зависть к тем, кому эта жизнь дала?
Мука помнить свои дела?
Или той пустоте, что меня сожгла,
Смехом, страхом, стихом – хвала?
***
Спел о плохом и хорошем,
Спел – и ложись под кустом,
Благословен и заброшен,
С окоченевшим перстом.
Рек свое нравоученье,
Выплакал слезы свои,
И уходи без леченья,
Образ бессилья в любви.
Умер в начале апреля,
Но ничего, ничего:
Ближние, будьте добрее,
Будьте смелее его.
***
Эпитафия
Мышиный царь, владыка тени собственной,
Кропатель букв, король Фу-фу Десятый,
Я был таким, каким меня не видели,
Я был еще не найденным полипом.
Но Бог Живой не по заслугам милует,
И я на лучик света уповаю,
Как на цветение – сухое дерево,
Которое, наверно, завтра срубят.
***
В приближенье суда ты попросишь такого настою,
Чтобы было безумно смешно и за смертной чертою.
Ты захочешь уснуть, ты захочешь вина, ты захочешь подвала,
Чтоб училка к доске неготового не вызывала.
Неизбежность суда – это кара такая, что ада,
Если даже и нету его, никакого не надо.
Что тому Божий суд, кто уже испытал неудачу
Обмануть суд людской, не решив перед классом задачу?
А училку ни страх, ни страданье не интересуют.
И поднятые руки за гибель твою голосуют.
***
Из утех остались никотин и стихи.
В церкви на западной стене – смертные грехи.
Двадцать два – а сколько в уме добра?
Ошметки воспитания, крест и менора.
Общага и казарма – первое избрал.
В лес убежали единорог и марал.
Перспектива одиночества. Другой во мне.
Сырая зима на Выборгской стороне.
***
Слышал райскую птицу?
Нашел подкову?
Нашел колечко
В сером пруду?
В подземном переходе
Играет флейта.
Жизни стыдно
За свою лабуду.
На снегу под елкой
Черным калачом
Свернулась собака.
Пой песню, пой.
Все-таки светает.
Бои на рынке.
Как-нибудь участвуй –
Беги или стой.
Холод, милый холод.
Философ в шапке.
Нашел подкову?
Слушал райских птиц?
Снова перекресток.
Морда подворотни.
Что ты все маешься? –
Diese Leben ist ein Blitz.
***
Бесплотной поэзии бремя,
Тоска и ярмо табака.
Советской большой микросхеме
Смешным бы казался ПК.
Окно в небеса безусловно,
А ветки бунтуют и ждут,
И жизнь продолжается, словно
Слона по проспекту ведут.
Смирись. Чистым быть неприлично.
По совести грязен апрель.
А мир обустроен отлично,
Лишь ты до поры постарел.
***
На лестнице дыра патрона,
Окно вовне.
Гори, окурок, глаз тигровый.
Молюсь луне.
Решетка сводит счеты с ночью.
Ступень, ступень.
Рвет тишь с жестокостью сыновней
Свирель сирен.
Кто в банке жил, тот понимает.
Легавый дым.
Рука ползет в дыру кармана.
Быть молодым.
Над миром жизнь, как гроб на сваях.
Игра в брюзгу.
И кость пролета застревает
В моем мозгу.
***
Быть цикадой, поющей о нежной Татьяне,
Быть цветком за стеклом теневым.
Быть, как туча с опаловыми краями,
Как могучий кадильный дым.
Я цветок, нарисованный на асфальте,
Я поющая дверь в голубой подвал,
Проходящая тень на багровой смальте,
Отражающий всё овал.
Нет дерзанья в пространстве моих площадок.
Есть лишь тонкий страх голубых кровей
И отвага овала – просить пощады
У чугунной рамы своей.
***
Одиночество. Телесный голод
И огромная неясная вина.
Спит в жасмине и сирени город,
Розой пахнет близкая луна.
Ладан боли, ладан сладковатый.
Равнодушные судейские весы.
Этой ночью жизнь пред жизнью виновата,
И тревожно тикают часы.
И рука боится шелохнуться,
И во мраке телу страшно зримым быть.
Мне куда-то хочется вернуться,
Где смогу себя навек забыть.
***
Осенняя песня
(по мотивам У.Х. Одена)
Листья падают с небес,
И погостом смотрит лес.
Разуверившись в судьбе,
Уистен Оден не в себе…
Из редеющей листвы
Мертвые кричат: «Увы!»
Соловей не будет петь,
Ангелу не прилететь.
Дол уходит из-под ног.
Вянет майских дней венок,
Умирает серый сад,
Где коляски колесят.
На скамейке возле пня
Ты целуешь не меня.
В личной жизни не везет.
И рука в карман ползет.
Льдом охвачена вчера,
Вдалеке – Взамен-гора.
Из ее замерзших рек
Не испить живым вовек…
Краски блекнут на холсте,
Оден пишет на листе
То, что после не издаст:
“Now the leaves are falling fast”…
Уходи во мрак, поэт.
Он обжит за много лет
Стихотворческих обид
На проклятых Аонид.
Пой про сказочную навь,
Плакать гоблина заставь,
Песней горестной любви
Божий мир благослови.
Пусть в саду, где клен поник,
Зажурчит живой родник.
Пусть мы вспомним, хоть на час,
Что Господь не бросил нас.
© demetrivs
Вирши,написанные более или менее в Петербурге в монастыреобразном общежитии на улице Тореза. Которое, как знать, может быть станет и моим склепом.
***
Отрекись, отрекись навсегда – ты не будешь в живых.
Красота не живет, красота – это призрак над долом.
И у входа в гранатовый дом не сместить часовых,
Чтобы в нем поселился, кто страждет глаголом.
Выбор сделан – он сделан еще до тебя самого,
До того, как впервые ты, жалкий, почувствовал голод.
Мир сумеет прожить без тебя – обходись без него,
Насыщая часы ожиданья глаголом.
Отрекись, отвернись, сделай первый, единственный шаг –
Шаг в пространство нетрезвой, словами рожденной заботы,
Не приемля посулы от внешнего шума в ушах,
Шаг туда, где лет десять уже без того ты.
***
Я хотел петь собой, как некий Пушкин в дупле березы,
Я хотел свободы бреда веселья для.
Но и ближние, и сердце мое тверезы –
Скорость смеха падает до нуля.
Если в животе висит паук на червонной нити,
Если это – маятник твой, ты уже в гробу,
И пора писать некролог дорогому Мите
И молить небеса простить ему ворожбу.
Есть особое чувство вины перед благодатью,
И ничто не спасет, если к жизни таланта нет –
Ни капуста, ни обращенье к Веданте,
Ни футбол, ни психология, ни минет.
Раз и два Мюнхгаузен дергает за косицу,
Приподнимая себя с лошадью между ног,
Но трясина смеется всем усильям спесивца,
И кольцо кувшинок все больше напоминает венок.
Так, раскольнику, не вытащившему эту репку,
Если нет способности к чужой для него игре,
Остается лишь взобраться на табуретку
И повиснуть на тропаре.
***
Хвала
Я хотел быть того, что я есть, светлей,
Но, похоже, я избран для гнева,
И ничтожества бурого липкий клей
Не пускает птичку на небо.
Кальвинистская трасса, осенняя мгла
Посулила мне все, что смогла.
Петербургская степь, как судьба, гола.
Всем, кто слышит меня – хвала!
Аспирантские дни над землей висят,
Им реальности не задеть.
И твоим девяносто на шестьдесят –
Девяносто – не мне владеть.
Ты вошла совсем не туда, стрела,
И душа для любви мала.
Наказанью в объятья! – Кипи, смола,
Правосудью небес – хвала!
Я уже приготовил себе каземат,
Сатана может отпуск взять.
Три гарроты в ряд предо мной стоят,
И не знаю, с какой начать:
Зависть к тем, кому эта жизнь дала?
Мука помнить свои дела?
Или той пустоте, что меня сожгла,
Смехом, страхом, стихом – хвала?
***
Спел о плохом и хорошем,
Спел – и ложись под кустом,
Благословен и заброшен,
С окоченевшим перстом.
Рек свое нравоученье,
Выплакал слезы свои,
И уходи без леченья,
Образ бессилья в любви.
Умер в начале апреля,
Но ничего, ничего:
Ближние, будьте добрее,
Будьте смелее его.
***
Эпитафия
Мышиный царь, владыка тени собственной,
Кропатель букв, король Фу-фу Десятый,
Я был таким, каким меня не видели,
Я был еще не найденным полипом.
Но Бог Живой не по заслугам милует,
И я на лучик света уповаю,
Как на цветение – сухое дерево,
Которое, наверно, завтра срубят.
***
В приближенье суда ты попросишь такого настою,
Чтобы было безумно смешно и за смертной чертою.
Ты захочешь уснуть, ты захочешь вина, ты захочешь подвала,
Чтоб училка к доске неготового не вызывала.
Неизбежность суда – это кара такая, что ада,
Если даже и нету его, никакого не надо.
Что тому Божий суд, кто уже испытал неудачу
Обмануть суд людской, не решив перед классом задачу?
А училку ни страх, ни страданье не интересуют.
И поднятые руки за гибель твою голосуют.
***
Из утех остались никотин и стихи.
В церкви на западной стене – смертные грехи.
Двадцать два – а сколько в уме добра?
Ошметки воспитания, крест и менора.
Общага и казарма – первое избрал.
В лес убежали единорог и марал.
Перспектива одиночества. Другой во мне.
Сырая зима на Выборгской стороне.
***
Слышал райскую птицу?
Нашел подкову?
Нашел колечко
В сером пруду?
В подземном переходе
Играет флейта.
Жизни стыдно
За свою лабуду.
На снегу под елкой
Черным калачом
Свернулась собака.
Пой песню, пой.
Все-таки светает.
Бои на рынке.
Как-нибудь участвуй –
Беги или стой.
Холод, милый холод.
Философ в шапке.
Нашел подкову?
Слушал райских птиц?
Снова перекресток.
Морда подворотни.
Что ты все маешься? –
Diese Leben ist ein Blitz.
***
Бесплотной поэзии бремя,
Тоска и ярмо табака.
Советской большой микросхеме
Смешным бы казался ПК.
Окно в небеса безусловно,
А ветки бунтуют и ждут,
И жизнь продолжается, словно
Слона по проспекту ведут.
Смирись. Чистым быть неприлично.
По совести грязен апрель.
А мир обустроен отлично,
Лишь ты до поры постарел.
***
На лестнице дыра патрона,
Окно вовне.
Гори, окурок, глаз тигровый.
Молюсь луне.
Решетка сводит счеты с ночью.
Ступень, ступень.
Рвет тишь с жестокостью сыновней
Свирель сирен.
Кто в банке жил, тот понимает.
Легавый дым.
Рука ползет в дыру кармана.
Быть молодым.
Над миром жизнь, как гроб на сваях.
Игра в брюзгу.
И кость пролета застревает
В моем мозгу.
***
Быть цикадой, поющей о нежной Татьяне,
Быть цветком за стеклом теневым.
Быть, как туча с опаловыми краями,
Как могучий кадильный дым.
Я цветок, нарисованный на асфальте,
Я поющая дверь в голубой подвал,
Проходящая тень на багровой смальте,
Отражающий всё овал.
Нет дерзанья в пространстве моих площадок.
Есть лишь тонкий страх голубых кровей
И отвага овала – просить пощады
У чугунной рамы своей.
***
Одиночество. Телесный голод
И огромная неясная вина.
Спит в жасмине и сирени город,
Розой пахнет близкая луна.
Ладан боли, ладан сладковатый.
Равнодушные судейские весы.
Этой ночью жизнь пред жизнью виновата,
И тревожно тикают часы.
И рука боится шелохнуться,
И во мраке телу страшно зримым быть.
Мне куда-то хочется вернуться,
Где смогу себя навек забыть.
***
Осенняя песня
(по мотивам У.Х. Одена)
Листья падают с небес,
И погостом смотрит лес.
Разуверившись в судьбе,
Уистен Оден не в себе…
Из редеющей листвы
Мертвые кричат: «Увы!»
Соловей не будет петь,
Ангелу не прилететь.
Дол уходит из-под ног.
Вянет майских дней венок,
Умирает серый сад,
Где коляски колесят.
На скамейке возле пня
Ты целуешь не меня.
В личной жизни не везет.
И рука в карман ползет.
Льдом охвачена вчера,
Вдалеке – Взамен-гора.
Из ее замерзших рек
Не испить живым вовек…
Краски блекнут на холсте,
Оден пишет на листе
То, что после не издаст:
“Now the leaves are falling fast”…
Уходи во мрак, поэт.
Он обжит за много лет
Стихотворческих обид
На проклятых Аонид.
Пой про сказочную навь,
Плакать гоблина заставь,
Песней горестной любви
Божий мир благослови.
Пусть в саду, где клен поник,
Зажурчит живой родник.
Пусть мы вспомним, хоть на час,
Что Господь не бросил нас.
© demetrivs