Scream
08.10.2007, 15:29
В груди что-то больно жгло, горло горело, и кашель, лютый и долгий, не давал мне покоя. Был конец октября, и мерзкие, холодные дожди лили безперерывно две недели. Казалось, все что существует вокруг навсегда пропиталось сыростью. Проклятая погода навеивала разные мрачные и грустные мысли. Трудно было подобрать более подходящее слово для описания душевного состояния тех дней, кроме как "грустное". Мудрые, прекрасные птицы давно улетели в далекие, жаркие, солнечные края. Лишь вороны и голуби летали и ходили, как-то по особенному серьезные и насупленные. Последние, чудом удержавшиеся до этого времени листья, облетали с почти голых веток. Медленно, но неудержимо падали вниз, на мокрый и грязный асфальт. А мне казалось, что я вместе с этими желто-коричневыми остатками жизни, тоже падаю куда-то, очень стремительно:Я плеснул себе из высокой матовой бутылки белого вина, и быстро выпил. Тонкий, не много сладковатый вкус, как отчаянный крик ушедших весны и лета, и как надежда на них вбудущем, дотронулся теплом до моего горла. Кто-то из соседских детишек жестоко терзал пианино, издавая сумятицу неправдоподобных звуков. Я вдруг захотел включить свой проигрыватель, и услышать что-то родное и приятное, но увидев пачку сигарет, тут же потянулся к ней. Мокрый, тяжелый кашель, с жаром вырвался из горла. Лицо покраснело, и словно вспыхнуло. Темные круги поплыли перед глазами, будто на воде от брошенного камня. И наконец, откашлявшись, я сидел некоторое время и не видел ровным счетом ничего, кроме этих странных, не реальных кругов. Дыханья стало тяжелее, и воздух из легких выходил очень горячим, как будто я только-только выпил чаю. Сильно дрожащими руками я застегнул, под самый подбородок, молнию на спортивной кофте, и ощутив острый укол в груди, прижал к ней свои ладони. Настольная лампа, сейчас мне чудилось, горела необычайно ярко, слепила глаза. Я жмурился. Соседский ребенок - маленький изверг, продолжал свой адский концерт. За окном, где-то внизу, во дворе сигналила машина. И все это было так громко, противно, и отдавалось болью. Я, раздраженный, но обессиленный, тяжело поднял руку и выключил лампу. Благо, постель была расстелена, и сделав два неуверенных шага, я упал, словно сраженный невидимой стрелой.
Жгучая боль, грудь словно разрывается от бурлящего вулкана внутри. Опять сильный кашель, кровь, слизь:жарко. Все кружилось и прыгало в голове и перед глазами. Ничего нельзя было увидеть, или осмыслить. Я просто терпел, сильно стонал( четко слышал свой стон и гул в голове), и не знал, что с собой сделать и куда себя деть. А именно этого и хотелось. Больше всего:
Я открыл глаза и различил теперь уже тусклый свет сгорбленной настольной лампы. Трудно было определить, сколько времени я спал. Очень медленно, постепенно я начал соображать и ориентироваться. Вся кожа на моем теле была необычайно горячей, будто бы я долго проваривался на малом огне; а руки, кончики пальцев, которыми я дотронулся до тела, оказались ледяными. "Прямо как у мертвеца" подумалось мне тогда. Но я отогнал дурную мысль, и тут же ощутил легкое прикосновение к своему лицу. Маленькие подушечки ласковых пальцев приятной руки прикоснулись к щеке, и поползли по щетине. На какое-то мгновение это облегчило жар. С непосильным трудом я все же приподнял голову и увидел. Она сидела совсем грустная и задумчивая, смотрела на одеяло, которым я был укрыт. Длинные, прямые волосы, как всегда были аккуратно и красиво расчесаны, и я, даже со своим жутко притупленным обонянием, уловил их приятный и такой родной запах. Не мог понять, чем же они конкретно пахнут, но с огромным удовольствием вдохнул, и, как назло, тут же, кашлянув, уронил голову на мокрую подушку. Она быстро, как всполошенный зверь, поднялась, и стала надо мной, озабочено глядя глубокими, искренними зелеными глазами. Ее маленькие, тоненькие алые губки пытались изобразить улыбку, или что-то наподобие того, но получилось скорее выражение сострадания и жалости. Я смотрел на нее в упор и миловался. Ее правильный, чуть закругленный носик всегда по-детски радовал меня. И я бы улыбнулся, но сил на это совершенно не было. Красивое чистое личико было, как мне показалось, буквально в нескольких сантиметрах от моего. Очень сильно захотелось дотронуться губами к ее крошечному, чуть выдающемуся вперед подбородку. Но я ошибся с расстоянием, и не осилил этого.
И вдруг, ее влажные губы приблизились, и она прислонила их к моим. Совсем чуть-чуть:Пожалуй, это был самый приятный миг в моей жизни. Такого блаженства и наслаждения, наверное, не испытывал ни один человек. Так я подумал:Потом, отводя назад голову, она нежно провела кончиком языка по моей пересохшей губе. Сделала это так, как раньше, когда от этого я приходил в трепетное состояние. В тот миг, в самих ее зрачках что-то блеснуло. Как бывало, когда мы беззаботно придавались сладостям любви. Я хорошо все это помнил. Помнил и хотел вернуть, возвратиться к тем дням настоящего земного счастья. Когда тела сплетались в объятьях, мысли плыли рядом, а сердца бились в унисон. Думал и вспоминал, верил и мечтал:
В груди, прямо посередине, где, как предполагают люди, находится человеческая душа, загорался, бешеным пламенем новый огонь. Загорался, и полз вверх по горлу. Еще более горячий и жгучий. Мое тело подбросило от внезапного, особенно сильного приступа кашля. Потом, я уже плохо что-либо понимая лишь ощутил, что по шее, от рта стекает что-то теплое на постель:
И закружился мир надо мной. Время остановилось; голоса, звуки слились в один сильный вой. Только одинокая тревога царапала душу длинными, острыми когтями очень больно. В душе не осталось ничего кроме тревоги и растерянности, а в сердце - боли. Как никогда в жизни мне вдруг захотелось заплакать. Но тогда, будто пол проломился подо мной, и я провалился в глубокую пустоту.
Был день. Дождь уже не шумел на дворе. Осеннее солнце показало свои лучики из-за угрюмых облаков. Руки девушки дрожали, и закрывали прекрасное лицо. Она плакала совсем тихо, бесшумно. Просто большие слезы дожем сыпались из глаз. Из горче любимых глаз. Ей хотелось кричать во весь голос, но Он был еще рядом, и она не смела тревожить Его. Было совсем пусто, холодно и бессмысленно вокруг:
Его не стало ранним утром. Очнувшись на мгновение, он в последний раз вдохнул запах ее волос, и наконец понял, что они пахнут жизнью. Просто жизнью, которую он и не успел распробовать.
Глупые вороны каркали на голом абрикосовом дереве под окном. На дереве, цвету которого он так радовался по весне. Все время он твердил Ей:"Я люблю тебя", а вот на прощанье не успел. Бледная, потрясенная, заплаканная она вышла из подъезда медленными, неуклюжими шагами. И крик раздался над городом. Крик, которого еще не слышали ни деревья, ни птицы, ни люди. Горький женский крик...
Жгучая боль, грудь словно разрывается от бурлящего вулкана внутри. Опять сильный кашель, кровь, слизь:жарко. Все кружилось и прыгало в голове и перед глазами. Ничего нельзя было увидеть, или осмыслить. Я просто терпел, сильно стонал( четко слышал свой стон и гул в голове), и не знал, что с собой сделать и куда себя деть. А именно этого и хотелось. Больше всего:
Я открыл глаза и различил теперь уже тусклый свет сгорбленной настольной лампы. Трудно было определить, сколько времени я спал. Очень медленно, постепенно я начал соображать и ориентироваться. Вся кожа на моем теле была необычайно горячей, будто бы я долго проваривался на малом огне; а руки, кончики пальцев, которыми я дотронулся до тела, оказались ледяными. "Прямо как у мертвеца" подумалось мне тогда. Но я отогнал дурную мысль, и тут же ощутил легкое прикосновение к своему лицу. Маленькие подушечки ласковых пальцев приятной руки прикоснулись к щеке, и поползли по щетине. На какое-то мгновение это облегчило жар. С непосильным трудом я все же приподнял голову и увидел. Она сидела совсем грустная и задумчивая, смотрела на одеяло, которым я был укрыт. Длинные, прямые волосы, как всегда были аккуратно и красиво расчесаны, и я, даже со своим жутко притупленным обонянием, уловил их приятный и такой родной запах. Не мог понять, чем же они конкретно пахнут, но с огромным удовольствием вдохнул, и, как назло, тут же, кашлянув, уронил голову на мокрую подушку. Она быстро, как всполошенный зверь, поднялась, и стала надо мной, озабочено глядя глубокими, искренними зелеными глазами. Ее маленькие, тоненькие алые губки пытались изобразить улыбку, или что-то наподобие того, но получилось скорее выражение сострадания и жалости. Я смотрел на нее в упор и миловался. Ее правильный, чуть закругленный носик всегда по-детски радовал меня. И я бы улыбнулся, но сил на это совершенно не было. Красивое чистое личико было, как мне показалось, буквально в нескольких сантиметрах от моего. Очень сильно захотелось дотронуться губами к ее крошечному, чуть выдающемуся вперед подбородку. Но я ошибся с расстоянием, и не осилил этого.
И вдруг, ее влажные губы приблизились, и она прислонила их к моим. Совсем чуть-чуть:Пожалуй, это был самый приятный миг в моей жизни. Такого блаженства и наслаждения, наверное, не испытывал ни один человек. Так я подумал:Потом, отводя назад голову, она нежно провела кончиком языка по моей пересохшей губе. Сделала это так, как раньше, когда от этого я приходил в трепетное состояние. В тот миг, в самих ее зрачках что-то блеснуло. Как бывало, когда мы беззаботно придавались сладостям любви. Я хорошо все это помнил. Помнил и хотел вернуть, возвратиться к тем дням настоящего земного счастья. Когда тела сплетались в объятьях, мысли плыли рядом, а сердца бились в унисон. Думал и вспоминал, верил и мечтал:
В груди, прямо посередине, где, как предполагают люди, находится человеческая душа, загорался, бешеным пламенем новый огонь. Загорался, и полз вверх по горлу. Еще более горячий и жгучий. Мое тело подбросило от внезапного, особенно сильного приступа кашля. Потом, я уже плохо что-либо понимая лишь ощутил, что по шее, от рта стекает что-то теплое на постель:
И закружился мир надо мной. Время остановилось; голоса, звуки слились в один сильный вой. Только одинокая тревога царапала душу длинными, острыми когтями очень больно. В душе не осталось ничего кроме тревоги и растерянности, а в сердце - боли. Как никогда в жизни мне вдруг захотелось заплакать. Но тогда, будто пол проломился подо мной, и я провалился в глубокую пустоту.
Был день. Дождь уже не шумел на дворе. Осеннее солнце показало свои лучики из-за угрюмых облаков. Руки девушки дрожали, и закрывали прекрасное лицо. Она плакала совсем тихо, бесшумно. Просто большие слезы дожем сыпались из глаз. Из горче любимых глаз. Ей хотелось кричать во весь голос, но Он был еще рядом, и она не смела тревожить Его. Было совсем пусто, холодно и бессмысленно вокруг:
Его не стало ранним утром. Очнувшись на мгновение, он в последний раз вдохнул запах ее волос, и наконец понял, что они пахнут жизнью. Просто жизнью, которую он и не успел распробовать.
Глупые вороны каркали на голом абрикосовом дереве под окном. На дереве, цвету которого он так радовался по весне. Все время он твердил Ей:"Я люблю тебя", а вот на прощанье не успел. Бледная, потрясенная, заплаканная она вышла из подъезда медленными, неуклюжими шагами. И крик раздался над городом. Крик, которого еще не слышали ни деревья, ни птицы, ни люди. Горький женский крик...