Chill
25.09.2019, 10:49
Тюльпаны слишком несдержаны, а здесь ведь зима.
Видишь, как все бело вокруг, тихо, заснежено.
Я учусь покою, в одиночестве покойно лежу,
Словно свет на этих белых стенах, постели, на этих руках.
Я никто; непричастна ко взрывам безумья.
Сдала свое имя и одежду медсестрам,
Историю болезни анестезиологу, а тело хирургам.
Голову мою зажали меж подушкой и смирительной простыней,
Словно глаз между белых век, раскрытых навек.
Глупый школяр-глаз, все ему нужно вбирать и тащить на свое дно.
Медсестры снуют и снуют, не причиняя хлопот,
Как чайки вглубь суши летя, мимо мелькают в белых чепцах,
Что-то в руках вертя, друг на друга похожи,
Все на одно лицо, так что не сосчитать.
Тело мое слово галька для них, и они лелеют меня,
Как волны морские гладят гальку, нежно шлифуя.
В ярких иглах они несут онеменье и сон.
Я потеряла себя, мне тошно от багажа -
Мой кожаный несессер, как черная коробочка для пилюлей,
Мой муж и ребенок улыбаются мне с фотокарточки,
Их улыбки впиваются в кожу мою, как крючки.
Я пустила вещи на самотек, тридцатилетняя баржа
Упрямо тащит груз моего адреса и фамилии.
Все привязанности с меня счистили тампоном, как шваброй.
Нагая на каталке с пластиковыми подушками, глядела
Со страхом, как мой чайный сервиз, комоды с бельём, книги
Утонули, и воды сомкнулись над моей головой.
Я монашка отныне, никогда не была столь чиста.
Не желала цветов. Я хотела лишь вытянув руки,
Лежать на спине, освободясь от всего.
Какая в этом свобода, ты даже не представляешь -
Такой великий покой, что голова идет кругом,
Он ничего не просит взамен, бирка с именем, пустяки.
Таков покой покойников, представляю, как они навсегда
Сжали губами его, как облатку причастия.
Так полыхает пламя тюльпанов, что больно глазам.
Даже сквозь обёртку слышу, как дышат они
Легко, как ужасный младенец в белых пеленках.
Их багрянец бередит мои раны.
Изысканны, они словно плывут, но меня тянут на дно,
Придавив своим цветом и языков полыханьем,
Дюжина красных грузил на шее моей.
Никто никогда за мной не следил. Теперь я под надзором.
Тюльпаны глядят на меня и окно за спиной,
Куда свет раз в день вливается медленно и сходит на нет,
И я нелепа, распластана, как силуэт из бумаги,
Меж зраком солнца и глазами тюльпанов,
Я безлика, я всегда стремилась обезличить себя.
Живые тюльпаны пожирают мой кислород.
До их появленья дышалось довольно легко,
Вдох за выдохом следовал без всяких помех.
Затем тюльпаны заполнили все, словно шум.
Теперь воздух воронкой кружится вокруг них,
Как теченье реки вокруг затонувшей ржавой красной моторки.
Лишив свободы, они завладели моим вниманьем,
Наслаждавшимся свободной игрой на приволье.
Стены, кажется, тоже распалились.
Тюльпаны, как опасные звери, в клетке должны содержаться.
Они раскрывают зевы, как пасть африканского льва,
А сердце из любви ко мне раскрывает и закрывает
Чашу свою, полную красных цветов.
Вода солона и тепла, как морская,
Из краев, далеких, как здоровье мое.
1960
Видишь, как все бело вокруг, тихо, заснежено.
Я учусь покою, в одиночестве покойно лежу,
Словно свет на этих белых стенах, постели, на этих руках.
Я никто; непричастна ко взрывам безумья.
Сдала свое имя и одежду медсестрам,
Историю болезни анестезиологу, а тело хирургам.
Голову мою зажали меж подушкой и смирительной простыней,
Словно глаз между белых век, раскрытых навек.
Глупый школяр-глаз, все ему нужно вбирать и тащить на свое дно.
Медсестры снуют и снуют, не причиняя хлопот,
Как чайки вглубь суши летя, мимо мелькают в белых чепцах,
Что-то в руках вертя, друг на друга похожи,
Все на одно лицо, так что не сосчитать.
Тело мое слово галька для них, и они лелеют меня,
Как волны морские гладят гальку, нежно шлифуя.
В ярких иглах они несут онеменье и сон.
Я потеряла себя, мне тошно от багажа -
Мой кожаный несессер, как черная коробочка для пилюлей,
Мой муж и ребенок улыбаются мне с фотокарточки,
Их улыбки впиваются в кожу мою, как крючки.
Я пустила вещи на самотек, тридцатилетняя баржа
Упрямо тащит груз моего адреса и фамилии.
Все привязанности с меня счистили тампоном, как шваброй.
Нагая на каталке с пластиковыми подушками, глядела
Со страхом, как мой чайный сервиз, комоды с бельём, книги
Утонули, и воды сомкнулись над моей головой.
Я монашка отныне, никогда не была столь чиста.
Не желала цветов. Я хотела лишь вытянув руки,
Лежать на спине, освободясь от всего.
Какая в этом свобода, ты даже не представляешь -
Такой великий покой, что голова идет кругом,
Он ничего не просит взамен, бирка с именем, пустяки.
Таков покой покойников, представляю, как они навсегда
Сжали губами его, как облатку причастия.
Так полыхает пламя тюльпанов, что больно глазам.
Даже сквозь обёртку слышу, как дышат они
Легко, как ужасный младенец в белых пеленках.
Их багрянец бередит мои раны.
Изысканны, они словно плывут, но меня тянут на дно,
Придавив своим цветом и языков полыханьем,
Дюжина красных грузил на шее моей.
Никто никогда за мной не следил. Теперь я под надзором.
Тюльпаны глядят на меня и окно за спиной,
Куда свет раз в день вливается медленно и сходит на нет,
И я нелепа, распластана, как силуэт из бумаги,
Меж зраком солнца и глазами тюльпанов,
Я безлика, я всегда стремилась обезличить себя.
Живые тюльпаны пожирают мой кислород.
До их появленья дышалось довольно легко,
Вдох за выдохом следовал без всяких помех.
Затем тюльпаны заполнили все, словно шум.
Теперь воздух воронкой кружится вокруг них,
Как теченье реки вокруг затонувшей ржавой красной моторки.
Лишив свободы, они завладели моим вниманьем,
Наслаждавшимся свободной игрой на приволье.
Стены, кажется, тоже распалились.
Тюльпаны, как опасные звери, в клетке должны содержаться.
Они раскрывают зевы, как пасть африканского льва,
А сердце из любви ко мне раскрывает и закрывает
Чашу свою, полную красных цветов.
Вода солона и тепла, как морская,
Из краев, далеких, как здоровье мое.
1960