Sebastian
16.02.2017, 14:28
В новелле Йонаса Билюнаса "Без работы" описывается проблема Лаврентия, который повесился из за своей проблемы.
У Лаврентия не было выхода к интернету (1903 год же), да и су форума тогда не было.
Эта история зацепила меня тем, что за сочинение на тему су другой известный литовский писатель, модернист Антанас Шкема, получил получил за него кол в юнешестве:
Учитель литературы приписал к домашнему заданию сочинение по новелле „Be darbo” на тему „Хорошо ли поступил Лаврентий, повесившишь?” Был дан план сочинения, по которому нужно было доказать, как плохо поступил персонаж Билюнаса. Но молодой Шкема написал сочинение по своему плану, доказывая, что Лаврентий поступил правильно. Учитель похвалил оригинального ученика, но за несоблюдение плана получил „кол”.
Перевёл некоторые открывки:
Либаве, у городского сада под деревом стоит стянувшийся бледный человек. Его одежда тонка, но и те – в заплатках с выглядывающией ватой. Чебаты тоже поношенные, показывают пальцы ног, тряпьём обмотанных…
Это ищущий работу работник – Лаврентий Дуда. Приехал он сюда из Риги. Там работал на фабрике вагонов 15 лет; много мучений и несчастий повидал, много чего испытал, но о голоде не знал. Но в последние годы начался кризис – безработица. Сотни и тысячи отставных рабочих почувствовали вкус улицы; другой неимел родственников и знакомых, кого нибудь, у кого мог бы переночевать.
Отставил фабрикант и Лаврентия, хоть он на того фабриканта много лет работал, своё здоровье положил…
Почувствовав улицу, Лаврентий сразу и не понял, что с ним случилось, что делать. Два дня он лежал в своей комнатке, на жёсткой кровати скомканный: никуда не уходил, ничего не ел. На третий день встал сухой глоткой, голова кружит, в ушах звон, а в глазах скакали красные и зелёные вспышки.
* * *
Туманная предвечерь осени; приближается тёмная ночь. Зимноватый ветер стонет и свистит, нося дождь и хород, проходит сквозь дыры в одежде Лаврентия, заставляя содрогнуться уставшее, изнеможённое тело. [...] Всё это в его мыслях один за одним вызывают тяжёлые воспоминания…
Вот уже третий год на фабрике – молодой, здоровый и сильный, как вырос на богатой земле…
Будущее радостно смотрело ему в глаза, и он, полный веры, шагал вперёд. Его мечта была не слишком большой: поработать несколько лет на фабрике, сберечь денег и отправиться обратно на дачный посёлок, там купить себе земли кочёк и хозяйствовать. И Лаврентий трёрдо в это верил…
Но в самой лихорадке работы, когда мечтая о хозяйстве он точил гвоздям дыры, отскочил с машины ремень, захватив руку Лаврентия, намотал её на колесо… Закричал несвоим голосом Лаврентий, услышав, как захрустели кости его руки, и упал без сознания.
Попал он в больницу, с перевязанной и поставленной рукой. Шесть месяцев там отлежал. Врачи так и сяк наладили руку, - и вот он вылечился. Но чувствовалось, что она куда слабрее, чем прежде.
Долго мучился и просил Лаврентий, коль фабрикант принял его назад. За травму незаплатил, только трижды позаботился вырвать с него штрафы, которые фабрикант выплатил за лечение. А сейчас работа была тяжёлая и монотонная, весь день нужно было стоять на месте – нет права оторваться, ни присесть; каждую воторую неделю нужно было работать по ночам. Заработок был средненьким. Но часто нужно было дать взятку „мастерам“, - и иногда только только на жизнь хватало. И здесь же Лаврентий женился, дождался сына, - ещё тяжелее. Бросил он мечтать о хозяйстве: видел, как фабриканта было тяжело бросить, что здесь ему придётся не только работать, но и умереть. Вот так мучил Лаврентия, давил на душу; его всё ещё тянуло к даче, хоть и там он видел только мучения…
И только придя из фабрики домой, успокаивался Лаврентий, смотря на своего маленького сыночка, которого очень любил. Но ребёнок, год прожив, приболел и умер…
***
Как умер ребёнок, прижили они три года вдвоём, как привыкли, успокоились, как внезапно опять случилось несчастье: туберкулёзом заболела жена и после полтора года умерла.
Остался Лавренти один, как стагар. В первые годы он даже пить начал, но потом себя пересилил и бросил. Но жизнь ему была уже немила: близких не было, а с друзьями и знакомыми редко сходились.
Потом начались забастовки и кризит. Большинство попало в тюрьмы, большинство осталось без работы…
Вот он и стоит теперь в чужом городе у забора да стучит зубами. Влажный холод вселялся в него вскозь мокрую одежду, его силы угасают…
***
Смотрит Лаврентий на лысеющий сад и вслушивыется. В стоне деревьев и свисте ветра он словно слышит голоса идущих рабочих, крики палициянтов, свисты мучающихся казаков, ломящие спины рабочих.
***
[...] Как те жёлтые листья деревьев, падают изнеможённые, как их же сестры и браться – от боли скрутились, от работы почернели, - падают с сожалением глубочайшим, неустояв перед горем, болезнью, смертью. О их могилы, как осенний дождь, дубили каждый день горячие слёзы оставшихся, - слёзы тех, кого такое же будущее ждёт. Если те слёзы собрать, появилась бы река. Но разбросанные по всему миру, слезинки иссыхают без следа, незная своей мощи. И льются эти слёзы, падут невиновные, пока умирают и идут в никуда силы рабоычих, пока мученники непоймут своей мощи и необъединятся…
***
Но идти нет куда, да и не хочется…
***
"И куда мне теперь идти – думает Лаврентий. – Хоть друга или знакомого какого имел, который успокоил и посилил бы, с кем мог бы поговорить и откровенничать: тогда было бы не так скучно и страшно, не так волновал бы голод и будущее. Теперь нет ни одного, который бы поминал меня и помнил. И кому сейчас моя жизнь нужна? Семьи, о которой нужно заботиться нет и не будет, людям же никакой пользы принести не могу, ведь я слабого тела и уставшего духа. Быть рабом фабриканта, работать на то, чтобы мог выжить и ждать, пока меня вновь выбросят за порог – а стоит ли? Так зачем же искать работу, зачем же без смысла искать всё новые мучения? Не лучше ли одним разом закончить с этой жизнью?.."
"Верю, что у рабочих жизнь наладится, что их ждёт светлое и свободное будущее, но за это будущее воюют молодые и сильные, - пусть он себе куют новую жизнь… Я прожил достаточно, хоть и ничего другого неработал, как наполнял карманы фабрикантов, был их рабом. За это они меня превратили в нищево – без места, без здоровья, без собственности… И неужто, протянув руку, должен просить прохожих "мистеров" и собирать копейки? – Нет, никогда! Хватит низостей и молиться милостей их, они и так меня всю жизнь держали за чернушника и только пользовались моим здоровьем, как шлюшкой. Пусть дадут хоть умереть спокойно, ишь недали свободно жить..."
У Лаврентия не было выхода к интернету (1903 год же), да и су форума тогда не было.
Эта история зацепила меня тем, что за сочинение на тему су другой известный литовский писатель, модернист Антанас Шкема, получил получил за него кол в юнешестве:
Учитель литературы приписал к домашнему заданию сочинение по новелле „Be darbo” на тему „Хорошо ли поступил Лаврентий, повесившишь?” Был дан план сочинения, по которому нужно было доказать, как плохо поступил персонаж Билюнаса. Но молодой Шкема написал сочинение по своему плану, доказывая, что Лаврентий поступил правильно. Учитель похвалил оригинального ученика, но за несоблюдение плана получил „кол”.
Перевёл некоторые открывки:
Либаве, у городского сада под деревом стоит стянувшийся бледный человек. Его одежда тонка, но и те – в заплатках с выглядывающией ватой. Чебаты тоже поношенные, показывают пальцы ног, тряпьём обмотанных…
Это ищущий работу работник – Лаврентий Дуда. Приехал он сюда из Риги. Там работал на фабрике вагонов 15 лет; много мучений и несчастий повидал, много чего испытал, но о голоде не знал. Но в последние годы начался кризис – безработица. Сотни и тысячи отставных рабочих почувствовали вкус улицы; другой неимел родственников и знакомых, кого нибудь, у кого мог бы переночевать.
Отставил фабрикант и Лаврентия, хоть он на того фабриканта много лет работал, своё здоровье положил…
Почувствовав улицу, Лаврентий сразу и не понял, что с ним случилось, что делать. Два дня он лежал в своей комнатке, на жёсткой кровати скомканный: никуда не уходил, ничего не ел. На третий день встал сухой глоткой, голова кружит, в ушах звон, а в глазах скакали красные и зелёные вспышки.
* * *
Туманная предвечерь осени; приближается тёмная ночь. Зимноватый ветер стонет и свистит, нося дождь и хород, проходит сквозь дыры в одежде Лаврентия, заставляя содрогнуться уставшее, изнеможённое тело. [...] Всё это в его мыслях один за одним вызывают тяжёлые воспоминания…
Вот уже третий год на фабрике – молодой, здоровый и сильный, как вырос на богатой земле…
Будущее радостно смотрело ему в глаза, и он, полный веры, шагал вперёд. Его мечта была не слишком большой: поработать несколько лет на фабрике, сберечь денег и отправиться обратно на дачный посёлок, там купить себе земли кочёк и хозяйствовать. И Лаврентий трёрдо в это верил…
Но в самой лихорадке работы, когда мечтая о хозяйстве он точил гвоздям дыры, отскочил с машины ремень, захватив руку Лаврентия, намотал её на колесо… Закричал несвоим голосом Лаврентий, услышав, как захрустели кости его руки, и упал без сознания.
Попал он в больницу, с перевязанной и поставленной рукой. Шесть месяцев там отлежал. Врачи так и сяк наладили руку, - и вот он вылечился. Но чувствовалось, что она куда слабрее, чем прежде.
Долго мучился и просил Лаврентий, коль фабрикант принял его назад. За травму незаплатил, только трижды позаботился вырвать с него штрафы, которые фабрикант выплатил за лечение. А сейчас работа была тяжёлая и монотонная, весь день нужно было стоять на месте – нет права оторваться, ни присесть; каждую воторую неделю нужно было работать по ночам. Заработок был средненьким. Но часто нужно было дать взятку „мастерам“, - и иногда только только на жизнь хватало. И здесь же Лаврентий женился, дождался сына, - ещё тяжелее. Бросил он мечтать о хозяйстве: видел, как фабриканта было тяжело бросить, что здесь ему придётся не только работать, но и умереть. Вот так мучил Лаврентия, давил на душу; его всё ещё тянуло к даче, хоть и там он видел только мучения…
И только придя из фабрики домой, успокаивался Лаврентий, смотря на своего маленького сыночка, которого очень любил. Но ребёнок, год прожив, приболел и умер…
***
Как умер ребёнок, прижили они три года вдвоём, как привыкли, успокоились, как внезапно опять случилось несчастье: туберкулёзом заболела жена и после полтора года умерла.
Остался Лавренти один, как стагар. В первые годы он даже пить начал, но потом себя пересилил и бросил. Но жизнь ему была уже немила: близких не было, а с друзьями и знакомыми редко сходились.
Потом начались забастовки и кризит. Большинство попало в тюрьмы, большинство осталось без работы…
Вот он и стоит теперь в чужом городе у забора да стучит зубами. Влажный холод вселялся в него вскозь мокрую одежду, его силы угасают…
***
Смотрит Лаврентий на лысеющий сад и вслушивыется. В стоне деревьев и свисте ветра он словно слышит голоса идущих рабочих, крики палициянтов, свисты мучающихся казаков, ломящие спины рабочих.
***
[...] Как те жёлтые листья деревьев, падают изнеможённые, как их же сестры и браться – от боли скрутились, от работы почернели, - падают с сожалением глубочайшим, неустояв перед горем, болезнью, смертью. О их могилы, как осенний дождь, дубили каждый день горячие слёзы оставшихся, - слёзы тех, кого такое же будущее ждёт. Если те слёзы собрать, появилась бы река. Но разбросанные по всему миру, слезинки иссыхают без следа, незная своей мощи. И льются эти слёзы, падут невиновные, пока умирают и идут в никуда силы рабоычих, пока мученники непоймут своей мощи и необъединятся…
***
Но идти нет куда, да и не хочется…
***
"И куда мне теперь идти – думает Лаврентий. – Хоть друга или знакомого какого имел, который успокоил и посилил бы, с кем мог бы поговорить и откровенничать: тогда было бы не так скучно и страшно, не так волновал бы голод и будущее. Теперь нет ни одного, который бы поминал меня и помнил. И кому сейчас моя жизнь нужна? Семьи, о которой нужно заботиться нет и не будет, людям же никакой пользы принести не могу, ведь я слабого тела и уставшего духа. Быть рабом фабриканта, работать на то, чтобы мог выжить и ждать, пока меня вновь выбросят за порог – а стоит ли? Так зачем же искать работу, зачем же без смысла искать всё новые мучения? Не лучше ли одним разом закончить с этой жизнью?.."
"Верю, что у рабочих жизнь наладится, что их ждёт светлое и свободное будущее, но за это будущее воюют молодые и сильные, - пусть он себе куют новую жизнь… Я прожил достаточно, хоть и ничего другого неработал, как наполнял карманы фабрикантов, был их рабом. За это они меня превратили в нищево – без места, без здоровья, без собственности… И неужто, протянув руку, должен просить прохожих "мистеров" и собирать копейки? – Нет, никогда! Хватит низостей и молиться милостей их, они и так меня всю жизнь держали за чернушника и только пользовались моим здоровьем, как шлюшкой. Пусть дадут хоть умереть спокойно, ишь недали свободно жить..."