Пустота рассыпанных зеркал

[Уходящий к звездам.]

Умершая звезда

Я падаю как луна, я ничего хорошего, в оболочке человека. Где-то во мне теплица дым рассвета. Но все равно нет ничего прекраснее, чем зима без конца и счастье. Ваш эфемерный дым сразил мою душу, я вдыхаю его как кислоту. Ну и что, что я не смотрю, как в тихом лугу горю. Я умираю, как это странно. Я умираю — это правда, мой бой окончен, я сложил все и кончил. В пустых городах, обернутых тканью, нет ничего более пустого, чем я. Ничего, ничего, блядь ничего не ждет меня. Я просто пустой флакон, разбитый всей силой об асфальт.
Сегодня идет день, я проснулся в обед, первое что я почувствовал это боль, вчера было так же. Встал, как встал, я смог встать? Ели стою на ногах, не чувствую ничего, кроме боли. Вы говорите надо умыться, я устал, я не могу, и что, почистить зубы? Я беспомощен и обессилен. Меня пытается убедить, что жизнь прекрасна, да как же, я, наверное, вообще счастлив. Тело ноет, сердце предало, пульс за 100 ебашит, руки трясутся так страшно. И нет веры в ничего, кроме боли. Я олицетворение лжи и горя. За что со мной так, люди? Я овощ, я не смог не учиться, не смогу и работать, зато буду получать боли, огорчение родителей и обездоливание. Так страшно, утром принял таблетки, ночью принял таблетки, одна жизнь за таблетки. Раньше ад был круче, но и что толку с этого? Нету никакого смысла жить, ведь она состоит из одной боли, тонкой нитью связанной, сковавшее мое тело. Поесть, а надо ли? Зачем недоумку еда? Ложно, бутылка колы, кислотно сжирающая мой желудок и пойдет.
Я люблю говорить про звезды, внимание, я уходящий к звездам! Уйду, но не туда, а в небытие. Уходящий в небытие, да, все верно. Все запредельно. Все отвратительно. Мир тоже многого стоит, ничего кроме рвоты. Любовь — предал, остальные — предал. Всех и вся предают, просто потому что по другому не могут. В лучах, опалявшего солнца, я выжигаю себе зрачки, чтобы ничего не видеть. Никак не могу понять, почему мне нельзя резать руки? Мое тело, моя свобода, я ненавижу его — смиритесь. В томных взглядах, осуждающих людей, я вылетаю из чужих дверей. Мимика, кто ты? Не ври мне, у меня нет улыбки, есть обманка, заклинивающая штакет идиотического сознания. Мой день продолжается, что я вижу, компьютер и музыка. Хоть что-то радует, но вызывает отвращения, потому что на другое я не способен. Выйти на улицу - нету сил, познакомиться с другими людьми — нету смысла. В чем вообще есть смысл? Алкоголь, лезвие — антидепрессанты новой моды. Забей, меня не спасти, ложь внутри. Бога нету, но он все равно одарил меня болезнью, лучше бы одарил сразу смертью. Мой бой за звезды окончился ничем, я проиграл, слил и пал еще ниже, чем было до этого. Меня убеждают, что есть еще возможности, что есть еще выход. Мне нужна свобода, мне нужны возможности, я хочу вставать легко, хотеть жить и испытывать много радости, но все не так — я ничто, спрятанное в кромки, оборванных листьев. Завтра больше не будет, завтра больше не будет — не будет страшно, не будет таблеток, разочарованных взглядов и пустоты. Я ненавижу свою оболочку, она должна умереть — я ненавижу. А что мой вечер? Компьютер, убитый взгляд, спасительные нитки в общение, надо же кому-то по ныть о судьбе своей тяжкой. Рвать себя на части, резать руки прекрасное чувство. Прекраснее неё только собственная смерть. Я не предпочту в угоду лезвию резать руки, я не дотянусь до сонной артерией, препараты и яды мне достать негде, увы. Петля у меня в шумной квартире крайне трудно осуществима. Остается одно — полет, у нас в городе есть недостроенная 25 этажка, куда есть свободный доступ, полет с такой высоты — это гарантия, чтобы быть размазанным об асфальт. Очевидный выход, очевидное счастье, но что-то еще держит, блять, то ли бессилие, то ли близкие, то ли что-то еще, но я чувствую, что скоро сорвусь на дно, не выдержу и покончу с собой. А мой день кончается тем, что я упарываюсь снотворными, а за день ничего не сделано, кроме похода в магазин, и что я сповадился умыться и почистить зубы, были времена, когда даже умываться не было сил.
О, этот хороший день, хороший, очень. Не смотри на меня, не смотри — я один у себя внутри. Я один в этой вселенной, мое желание разрушить эту вселенную, спалить все дотла, где моя смерть будет единственным подарком для меня. Разучись дышать, пожалуйста, в тоннель несчастья меня спровади. Конец всех концов, ну и что?



Дыхание

Дыхание
Перламутровый сон, почему я еще дышу? Облака говорят какой-то вздор, а мне все равно. Значит, проснуться надо, сердце просит, умоляет, нещадно врет и в рот стреляет. По городу снуют люди, по душе растет из дерева печаль. Не смотри на меня, не смотри, проклят я.
Уставший день, я сегодня устал, никуда не пошел, только город вошел в меня. Гулял, гулял по улицам, полные снующих ни о чем не думающих:
Кто я, что я? - спрашивал я у себя
Зачем я, кто мне скажет? - продолжал я
В ответ я слышал отзвуки пустоты, отзвуки, падающих со стола таблеток, мигрирующих на радостный ворс ковра. Ну да ладно, продолжается моя прогулка в никуда, я согретый еще теплым осенним солнцем, испытывающий некоторую радость, что сегодня пропустил учебу.
С трудом лечь в девять — проснуться в пол седьмого, что же за пытка такая, почему она свалилась на меня? Прогулка продолжается... Я тону в этой бесконечности улиц, я тону, но кто спасет меня? Светофоры сменяют цвет, по переулкам дальше брожу я, на людей смотрю, что да как. Возможно, было хуже — я боялся заглянуть в чужие глаза, жуткий страх. На острие иглы сидит моя душа, чем же будет согрета она?
Вот и она, набережная, посмотрю я на безбрежный туманный Енисей. Сразу хорошо, сразу приятно, утром еще рано. Никого нету, только я один в этом бытие, все забыто где-то нигде. Я тихими шагами спускаюсь по лестнице к самому берегу, Енисей обмелел, кажется, что можно пройти через течение к островку, он обмелел как моя душа, как чистого неба птица пожирает себя. Сквозь хрусталик глаз смотрю на туманный берег, продолжая идти вдоль него вглубь, куда не заходят люди, в наушниках играет «Дельфин», как я же без него мог жить. Где-то там сел на поваленное дерево, спокойна задумался о бытие, но что о нем думать? Его нет, всё. Некоторое время еще можно продолжать смотреть в бетонную стену набережной, видную через остатки тумана, но кажется мне уже все равно, не могу смотреть я. Вернемся к основной цели назначения, любоваться на безбрежность, опавшего Енисея.
С каким удовольствием кто-то был нарисовал холст с него, с какой радостью он вдохновил бы талант. А мне видится только мрачная картина, сгинувшего неба, темных цветов, тонущих в тумане. Я продолжаю, я пою вслух свои любимые песни, все равно меня никто не слышит.
Как хорошо быть в одиночестве, если бы тебе на всё все равно. Кажется, не прошло и 30 минут как одиночество начало грызть меня, за что, сука?! Знаешь, что и без тебя больно, без тебя страшно. Но никто ничего не спрашивает. Я вру себе, что я одиночка, что это прекрасно, а не дорога в уныние скользкая... Я иду, мне больно, все меня предали, даже слёзы, нету их и точка. В безбрежности тоски тает все, а я поднял голову, где проглядываются мертвые облака, несущие в себе чужую жизнь. Может обратно, или еще тут? Сколько времени, а, совсем еще чуть-чуть. Ну да ладно, поднялся наверх, иду вдоль набережной, что если опрокинуться за бортик вниз головой, чтобы сломать себе шейный позвонок — пришла мне тут такая мысль. Но что-то не то все равно, так не пойдет. Меня ждут там... за меркой пустоты, я вдохну воздух, еще раз вдохну, а потом разучусь, но всегда буду помнить, что я когда-то дышал,
когда-то был жив, буду помнить страдания, страдания навсегда. Мне стало не по себе, мне стало душно, меня ломит — это такая месть за мысли? Я не лгу, честно. Помощи ждать неоткуда, никто не протянет руку, я иду облокачиваяся на поручень, как хромой. Конец набережной близок, как и мой конец.
Набережная кончилась, сквозь дома видна та самая недостроенная 25-этажка, в которой ничего нет, к который свободный доступ, в полете с которой умру я. Загляни в душу, есть ли там свет, есть ли в этом теплом сентябрьском дне хоть что-то хорошее? Гляди, сердце зажглось как факел, разум не дает нужного такта. Что поделать, когда конец есть? Но пути назад нету? Конец нужен, безусловно. Но мне, кажется, что я лишь думаю о смерти, думать больше не о чем, все катится в вытоптанную осенью дорожку. Кто-то сказал, что осень лучшее для ухода время, я не согласен, стоит еще ждать, но когда-то наступит весна... и сгорю дотла я. В очарование смерти, в очарование чуда, смерти и чуда, холодных отбликов планет и пустынных морей. Смотрю одиноко на здание, устал — хватит смотреть. Кажется, мне уже пора домой. Начинаю потихоньку брести к остановке, сесть на автобус, уткнуться в уши. Минорный взгляд людей. А я почти дома, в тусклом доме, где нету начала, но есть конец...

[Уходящий к звездам.]

«Звезды, падающие вверх»

Прохладный октябрьский, сибирский вечер, уже достаточно рано темнеет, часов в семь примерно. Уставший, собравшийся куда-то в вечность я брал со стола две «ценных» вещи – плеер и наушники. Устало надевая обувь, черную с отблесками ветровку, смотря на себя зеркало в то еще время, когда кудри у меня вились неугомонно, я таки включил музыку, продернул замок на двери и отправился в путь...

Еще было светло, но небо было чистое. Спускаясь аккуратно по ступенькам, в дорогу из гравия, впрочем была не долгая до асфальта. Мимо мелькал мусоропровод, куда люди выбрасывают свои использованные, как салфетки, души. Узкая колея асфальтовой дорожки, остатки высохших, как сегодня облака луж. Узкая дорожка сменилась проходами через унылые дворы, октябрь еще не зима, но люди уже потихоньку начали прятаться по домам, тем мне лучшее. Из унылых дворов в огромный гаражный массив, где ребенком я любил лазить, но сейчас мне это уже безразлично, я еще не взрослый, но мне уже безразлично детское бытие. Моя душа уже больна, сколько я сегодня испытал боли ни за что? Сколько мне в будущем её достанется просто так ? Отзвук блика в ответ. И вот я уже выбираюсь через проход в бетонной стене на пустырь, я уже доволен тем, что я практически совершенно один, по-крайней мере, в поле зрения никого нету. Еще не начало темнеть, но я, кажется, уже у цели. Искать пути, как звезды, где же выход мой, сосчитай на счастье до нуля и забудь про них. За очередной бетонной стенной меня ожидает скопление бетонных плит недостройки, вот она моя цель. Тут можно спрятать внутри них, как в скорлупу, на высоко стоящих плитах можно просто сидеть и смотреть на звезды. Уже начало смеркаться, но я еще внутри, музыка греет мою душу, люди — к черту их, они не нужны, тут только моя боль и отзвуки её. Я вылез из бетонной плиты наверх, ведь скоро звезды сожгутся, я удачлив сегодня — первую звезду прямо точно я поймал. Вот оно очертание моей звезды, как яркая искра, как пустырник, умиротворяющая. Я могу на тебя смотреть вечно, как на любовь всей жизни? Любовь, парень, ты мечтаешь о любви? О боли? О вечности? Может я просто согрею твое сердце, я слышу её, я слышу... Держись, борись не сдавайся, - кричит она не внятно. А за ней другие, ослепляли мою душу, давали надежду, чувства. Я протянул руку к верху, рука стал так согретой, несмотря на то, что на улице было от силы градусов 5-7 и рукам от воздуха, и лазания по плитам было прохладно, рука согрелась — так приятно. Другие звезды, как яркий сонный блик, растекались по растворившемуся пространству вселенной, я на них смотрел и тонул в очарование. Но та первая звезда, что зажглась для меня — стала на миг всем смыслом бытия , та звезда, что горит, а не обжигает. Значение звезд для меня переоценить сложно, это как костыль, подаренный мне сознанием. А это небо, звезды, осенняя прохлада и одиночество составляет ту тонкую нить, после которой разваливаются на части все проблемы, а миру дарится свет. Мне не нужно солнце, мне нужен свет звезды в полумраке очарования облитого кислотой мира. Бесконечная боль, бесконечный страх... Но нет, все не так! В радости я сейчас теплюсь, как ребенок в утробе матери, ожидая начала своей новой жизни. Моя звезда всегда со мной, моя звезда уже не здесь, если бы мог, то спрятал бы в кармане, но нет нельзя, оттуда бы её украли, к тому же дотянуться до неё мне вначале надо, но я дотянусь, я знаю. Облик вечности не потеряю, отклик сигналов от звезды правильно воспринимаю. Мне так хочется жить сегодня, мне так хочется забыть боль сегодня, мне так хочется стать самому звездой, полюбить её, и родить новую звезду. Мне так хочется, несмотря на брешь в сердце кричать о всем прекрасном, впускать туда, что бы было всем ясно, что я не двуличный лицемер, я искренен — спасти себя и мир я хочу, простите. И этот день стал переворотом, уходящий к звездам, двинулся вперед. Не заставит меня ничего не сдаться, только радость, только радость. Подарит мир мне шоколадные конфеты, что бы не грустил Андрей в мире этом, а свет моей звезды в фонарном столбе будет следовать за мной, что ты. Все это в один миг, в один вечер — изменилось все навечно. Уже полностью темно — все звезды ярко светят на меня. Я сижу в раздумьях, над произошедшим, это революция во мне навечно. Но моя боль, моя тоска, берет и жжет сердце как всегда, не отступая даже тогда, прокляла она меня... Солнце, земля, и прочие отказались от меня, как умалишенного, но звезда моя не хочет, как и я она в ожидание предана для меня. Моя преданность на веки осветит этой красной линией небо. Эта красная линия мост в вечность, до звезды моей прекрасной, любимой, вечной. Но зажгусь я перед этим прежде, чтобы не разочаровать тебя, когда мы станет вместе.

Наступил момент возвращаться домой — это не в последний раз, что ты. Увидимся еще. А пока меня ждут нескончаемые дома по пути домой, свет окон, где радостно сидит семья, или ссорится между собой муж и жена, где хранится большая часть душ людей, хотя они этого и не замечают, и то, что они от внешнего мира хотели спрятать. Музыка задает мой ритм, я все еще чувствую себя живым сегодня. А вот я и дома, мой тесный мир, откуда я выскреб всю свою душу обратно к себе в утробу, но сегодня останется навечно у меня в памяти. А пока мой мир сплюснут одним монитором, моя душа горит от боли, но завтра обязательно будет лучше, чем сегодня. Не забуду даже во сне не о чем я. Но свет звезды будет жить ради меня, реветь буду только про себя...

[Уходящий к звездам.]

“Добро пожаловать в психиатрический ад”

Привет, я снова в эффекте удота, мне снова все далеко и плохо. Проснулся, ад в голове. Не сплю, тону в забытие. Сегодня какой-то день, когда я пью эти таблетки, но в общем-то это не долго. Это мой первый психиатр, лечение есть, но эффекта все еще нету - не понятно. Я тогда еще был далеко от разочарований. Но что-то не так уже две недели, тревога сильная, а эффекта нет, вообще, какая-то странность. Тревога сильная, сил нет, возбуждение. Мой врач предложил диазепам, пить ли мне его? Внезапность такая внезапность, предать анафеме еще рано. Но заветная коробочка седуксена на пути в ад идет на старт!

Дело было вечером, делать было нечего. Тревога шкалила за невозможной гранью, дай-ка я выпью одну таблетку, а где эффект? Дайте я выпью вторую таблетку, и снова же, где эффект? Но кажется мне стало хуже, тревога сильнее, что-то не то, я чую. Выпил еще 10 таблеток, пьяный, тревожный, в итоге плясал с лезвием. Себя резал, разрисовывал, что делать не знаю, тревога ведь шкалит. А тогда спрашивается, для чего транквилизатор? А тут выяснилось, что это все парадоксальная реакция, эффект обратный - вот счастье.
Я бегал по комнате, меня тащило, с рук текла кровь, пол мочила. В этот момент меня застают родители. Если стою на ногах, бегаю по комнате видите ли. Как безумен мир, как безумен! Родители пытаются успокоить, но ноль толку. В тоске безысходности вызывают скорую, скорая приезжает и в последний раз пытается успокоить. Но приходят два санитара, пытаются загрузить снова и снова. Но вот попал, везут в коричневое длинное здание. Привезли и на вязки, галоперидол с аминазином в подарок, чтобы голова была более ясная. Проснулся опустошенный, разорванный, для мира не созданный, да еще и вязки на мне, за что депрессивного больного так одарили, за что этот мир меня проклял?
Кто знал, что транквилизаторы это путь в ад, куда не посмотришь, что выхода нет сегодня. Прошел где-то час после того как я проснулся, голова тяжела, не уснуть обратно, что за жизнь проклятая. Аминазиновый рай, не иначе. Прошло, кажется, пару часов. Все похоже на один сон, мы все тут пленники. Нас обратили в ад, чтобы мы ни во что не верили. Нету сил кричать в полузабытие, крики отсутствуют, чувствую ткань на руках и ногах. Меня заметили, они на меня смотрят, хочу убежать, что они от меня хотят? Сердце бы боялось, если бы билось, я не чувствую его, где оно... Не дышу, умоляю, не смотри на меня, не смотри. Но кажется все прошло, все забыто, меня отвязали и повели куда-то, воткните нож в сердце, забудьте.
- Сквозь пустоту проносятся стоны, - мне так кажется.
- Кричат из пустоты, тсс, - я слышу, я знаю.
Мне что-то говорят, не понимаю, кто бы меня утешил, если бы кто-то мог, если бы сердце билось, мой стон весь мир бы пронзил. Лезвием по моему личному богу полосуют они, они хотят его убить, я знаю! Это исповедь моей души, рвите - я ничего не чувствую. Я рву, я слышу, можно не плакать, мне уже все равно. Болезнь обняла меня за талию, аминазин ножом воткнули прямо в сонную артерию насквозь, чтобы окончательно убить меня. Кто же проклял меня, они все еще смотрят на меня, смотрят на меня... Они отпустили меня, я лег на кровать, мне уже нечем дышать, тут душно и как будто закурено. Мои мысли теперь черно-белые, они врут, они все врут! Другие больничные пленники, с трудом двигаясь крутят мир. Куда пропал дофамин, кто украл его у меня. Не могу долго лежать, мне больно, попытаюсь поговорить с другими пленниками. Общая боль - общее бремя. Только не смотрите долго на меня, я противен, я уничтожен. У меня нож в горле, как же это не забыть, что они мне зашьют - шизофрению, или нет. Или нет, спасите. Я говорю с ними, я и мы одной крови - мы еще живы. Мой серотонин давно меня покинул, норадреналин предал и кинул. Ничего больше нет, великая тройка нейромедиаторов пала. Кажется, обед. Пора есть и пить таблетки, ели тащу ноги, трудно дышать и двигаться, что-то есть, разве есть смысл? По пути обратно меня загнуло назад в пополам обратно, глаза закатились, язык выпал - мне стало страшно и безысходно больно, медсестры что-то кричат, я не могу удержать на ногах, падаю. Выгнутый, разорванный на части, они что-то пытаются уколоть, как же выжить, как же выжить. Кажется, отпустило. Помогают встать, чуть ли не таща до кровати, кажется, я смогу поспать... Я уснул, мне не снятся теперь сны, только черно-белые фрагменты из боли, в забытых лодках на перроне. Ой, нет, проснулся - уже вечер. Обреченно, заглянул в окно, прогнивший снег марта, как в моей душе. Опять отвратительная еда, которую я не буду есть. Опять неизвестные таблетки, вдруг меня опять изогнет? Мне становится действительно страшно, недостаток воздуха от ножа в горле, к тому же оттуда кровоточит. На ночь укол аминазина, спи спокойно, малый. На следующей утро я проснулся, мне не страшно, сознание немного прояснятся, но зато стало больно. Где мои родители, где мои родители... Спасите, умоляю, ах, в отделение карантин - никого не впускают. Я остался совсем один, мне так одиноко, не улыбнуться другому больничному пленнику, не улыбнуться себе и другим.
Уколы, неизвестные таблетки - в этом все мы. Перекидываемся в карты, как будто забыв, что мы тут одиноки, что нас заперли в аду из таблеток. Кто-то совсем не встает с постели, кто-то делает вид, что жив. Мне передачка, немного сладкого и попить, но что-то плох у меня вкус. Пишу письмо сквозь слезы, боже, мне не больно, мне не больно...
Прошу каких-нибудь книг, как очнусь из безысходности, как пройдут слезы, на которые сбежались даже медсестры, как увижу, где моя звезда, где моя звезда - я пойду читать, обещаю. Как дожить до следующего дня, разве так можно? Бесконечная боль, бесконечный страх, несут нас с тобой, больничный брат, на руках. Телевизор, около которого собрались больничные пленники, давайте посмотрим ребята, ведь больше ничего не остается, не остается. Наступает время сна, снова уколы... Завтра проснусь и будет все опять также снова. За окном снег тает, противная весна окончательно душу добивает. Март лучшее время для ухода время, даже лучшее, чем апрель-май, просто смотря на то, как гниет любимый снег невыносимо, а я беспричинны плачу, ничего не знаю, так видимо и должно быть, хотя кто его знает. Меня утешает больничный пленник, завтра будет не так как прежде, нас отсюда выпустят, ты слышишь, выпустят! Я знаю, что он врет, но слышу, что надо как-то жить и ждать, пока кончится ад.
- Ад никогда не кончится, - кричит за обедом поданная душа.
- Сердце никогда не забьется, - кричит проклятая вдохновение нирваны сердце.
- Мы почти не дышим, - проговаривают легкие.
- Все будет хорошо, - шепчет надежда, сквозь укола аминазина крик.
Больничный пленник за больничным пленником, никто сменяет никого, а я тут еще все равно. Очередная передачка, книга “Маленький Принц” - я еще никогда её не читал. Очередное письмо, опять слезы на глазах, я плачу, ничего, но, пожалуйста, кто-нибудь обнимите и успокойте меня. Я сам маленький, как принц. Мне 16, я слышу крики птиц, мечтаю путешествовать по звездам и планетам. Я полюбил эту книгу, как когда-то любил жизнь, навсегда она останется в тряпичных отрезках памяти моей. Кажется, я смирился с пленном тут. Меня куда-то введут? К психологам на обследование? Повели меня в тулупе, как у заключенного в другой корпус. Выхода нет, приходится идти, эй, там облака, смотри!
Что-то спрашивают, как странно. Я желаю тебе добра, ты ведь знаешь? Нет, кажется, я в этом мире ничего не понимаю. Мои эмоции понемногу возвращаются, сны становятся все серыми и безысходными, больничный страх жрет остатки души на обед. Гляжу в окно, там еще подтаяло, как же так, за что это мне? Идет неделя за неделей, такая жизнь уже входит в норму. Постоянный сон, постоянное бодрствование, укол, таблетки, возможно, что-то еще. Кажется, меня решили выпустить из норы, выпустить! Я счастлив, спасибо тебе ничто за подарок, правда, ты получишь нечего. Вот и кончился ад, но будет ли там свет...

Воспоминание о больничном плене, как страх, страх всего и вся. Аминазин - это метод побороть душу, галоперидол вообще должен её разрушить. Никто ничего не знает, никто ни за что не отвечает. А я там был один, даже моя звезда испугалась и ушла. Но я верну её, я верну будущее, я буду бороться - это все не чушь. Исповедь рваных страниц, исповедь оборванных границ за осколками серого неба, видишь туда билет и дорогу.
Как сон, страшный сон, все там угнетало меня, противные стены, отсутствие дофамина в путях моего сознания, уплощенные эмоции и один страх. Как же так, бывает хуже, наверное, нет.

[Уходящий к звездам.]

Звезда

Спала звезда на руках у звездочета, убаюканный объятием тускло сжатого неба. Ничего его не беспокоило. Будни звезды беспристрастные, никому и ничем он не обязан. Он просто освещает ночью небо. Кто бы подумал о его чувствах? От одиночества он умирает, тускнеет и не горит уже так ярко, как жалко, как жалко... Убежище у других звезд просит, но никто ничего не знает, никто ничего никуда не уносит. Все выглядело бы по-другому, если одиночество, глядя на него, пало.

Раннее утро, звезда опять не спала, как так, кто же знает? Ведь звезды спят ярко-ярко, не тускнеют и не умирают там, но они совсем как люди. Им нужен сон и другие звезды.
Как-то звезда уже встречалась с другой звездой, но что-то не получилось - рана в сердце.
Безвыходность, надо спрятаться, ну вообще. Котировки индексов, показатели света из звезды зашкаливают, уничтожает звезда себя нещадно. Но все можно изменить, и звезда это тоже понимает, всего-то надо одарить другую звезду вниманием. Цель получена, остались координаты. Скрепи сердце, скрепи, механически вращающиеся внутри звезды.

Как-то раз я увидел её, она была прекрасна. Контуры и свет такой мягко-ясный. В очаровании я утонул, в очаровании её узнал. Очарование даст выход китам в пространственном море течения вселенной. Завязался очаровательный разговор:
- Привет, я звезда, - сказала наша звезда.
- Привет, я тоже, - игриво ответила другая звезда.
- Я люблю тебя, - сказал он ей в самое ядро.
Она была ошарашена и не знала, куда деться, но не бежать и даже не спрятать глубже внутри ядра свое сердце. Спустя миг его ожидания, кажется, были разбиты...
Если бы не вера, если бы не выход, если бы не сила, с помощью которой он пробил хрустальное сердце её. На самом деле она ничего не ответила, но услышал её дыхание, знал, что скоро услышит ответ. Главная цель звезды - найти другую звезду, родив в итоге новую. Выполнить её стремится каждый. Но любовь играет немалое значение, потому что для того, чтобы новая звезда родилась, должно пройти время. Между ними завязалось интересное общение. Любовь с первого взгляда, ты ли? Как не посмотри, нам не должно быть стыдно, что на нас смотрит солнце и планеты.

Этот прекрасный смысл существования... Пускай нам другие звезды завидуют, пускай обманом достигают того, что не видел. Глянцевые страницы журналов бесконечности, глянцевая любовь, но это не про нас - это не то слово. Я всегда уверен, что я буду счастлив, я всегда смогу своего добиться, даже другие звезды будут за меня биться.
Вселенский заговор мы раскроем, темницу c знаниями вселенной раскроем, будем знать, как крыть все заговоры против нас. Ведь другие звезды завидуют, узнавая про нас, ведь они тоже хотят перевоплотиться в единое целое, чтобы сердца навеки стали наши вместе, чтобы звезда проходила не туда, как прежде. Чтобы сверхновая была невообразимо яркой, мир осветила ярче других звезд без оглядки. И даже ярче солнца была, чтобы мир увидел нас даже днем. Чтобы мы были навеки вдвоем. Чтобы сердца каждый миг, не сковывал нас нервный тик, чтобы откровения наши стали откровением для мира. И чтобы нам даже не надо было сделать шага до друг друга, чтобы мы мгновенно могли прикоснуться к друг другу. Единая душа в едином разуме, сколотая вселенской тоской и нашей радостью. Но ты еще не дала ответ на мой вопрос: “Я люблю тебя!”, я жду, я знаю, что ты ответишь “да”. И вот ты решила проронить слово:
- Ой, я даже... - тихо и тоскливо она сказала.
- Отвечай, не бойся, - проронила уверенная звезда.
- Да, я люблю тебя... - без слов и вариантов ответила другая звезда.
Сегодня не будет забыто никогда, сегодня будет снова и снова, чтобы ворота в вселенную открыть, да, ту самую...

[Уходящий к звездам.]

Исповедь аутоагрессии

Да, я режу руки. Думаю о суициде. Смотрю на звезды, думая, как упасть ниже и ниже. Да, ваши мечты не применимы ко мне, да, я никто - я пустота. Горю как пламя, как моя мечта.
Ваша доброта не согреет меня, никто не согреет меня, даже я. А как же я? Я сгорел навсегда, осталась лишь только боль, теперь я никто, возведенное в ничто, как скорлупа, сожженная на пламени. Извращение только, пытаться меня достать из состояния “ноль”.
Извращение верить в то, что завтра будет лучше, чем вчера, что кто-то возьмет и спасет тебя. Что звезды не врут, что ничто, возведенное в куб, не возьмет тебя. Грустно осознавать себя уродом, что там думать, что сказать, я урод - это должны все знать.
Я урод - это же ясно, что уродом мне быть даже в дни всемирного счастья. Что никто не изменит судьбу эту, не согреет мир добром своим, не согревая других, и себя. Как жженный пепел на пустыре одиноком, обогретый лишь ночи осенним холодом. Судьба несет нас за собой, что поделать с ней, и тобой? Мой суицид - план идеальный, моя аутоагрессия попытка от него убежать.
- Ты хочешь умереть? - Да, отвечаю я себе.
- Но ты только режешь себя? - Да, дополняю я.
- Почему только режешь себя? - Чтобы спасти себя от суицида, отвечаю я.
- Ну, тогда держись, да, - проговорила мне моя смерть.
Поэтому я буду резать себя, кромсать, уродовать, лишь бы спастись от себя буду делать, что угодно. Но только спаси мою душу от суицида, умоляю. Чтобы не умереть мне на грани рая и ада. Где же мне спастись, где? Руки мои спасение мое, не забудь про них, да, не забудь.
Держись, мой друг, держись. В пепел мгновенно не сгори. Мою душу теплом звезды отогрей, заполнив пустоту эту бесконечной печалью. Весеннее упадничество, я на грани.
Я в духе себя, я в духе тебя, не сбывшаяся любовь моя. Если хочешь ты, то душу мою спаси, если нет, то спасибо - себя береги. Сегодня будет не таким как прежде, новой кровью озарится оно. Я сижу и режу руки, в очарование себя и других. Другие, кто вы? Другие, почему вы не спасители? Утонуть вы лишь помогаете мне, что бы не было не мне, не тебе. Как кровь кровоточит из раны, как душа болит по адски, что копирасты в своем стремление победить пиратство сливают моей боли по адски. Моя боль бесконечна, моя боль пронзит вечность. Моя боль отрицает стремления, для неё нит никого более важного, чем я, потому что меня можно изъедать по дьявольски. В этот мире нету ада, в этом мире нету рая - есть только пустота. Изощренное я кричит, что пора. Что пора? Убить себя, очевидно же, да. Только вот рано на самом деле, я просто слегонца порежу вены. Я просто слегонца посмотрю на небо, слегонца возьму, и не обращусь в пепел.
Этот громкий стон под веком, кого же он победил сегодня. Кого же я победил в этой битве не равной, настроение осеннее - я рад. Не тот строй, не той бой, что вчера. А я все равно играю только за себя, чтобы мне не говорили там и там, я сегодня тоже не проиграл. И я даже не резал руки, как же странно - это чудо! Чудеса бывают лишь редко, боли много, и бьет она метко. Ранено смертельно мое сердце, кроши его на части, кроши. Пепел сыпется в небо, которое давно для меня стало серым. Звезды светят все равно ярко, только на вас я могу надеяться, надеяться. Сегодня я смотрел из окна на звезду, убрал лезвие, чтобы было виднее яснее её. Этот день никогда будет не похожим на другие, потому что я вижу звезды, потому что вижу я их. Никуда не крутись, никуда. Смотри на них, друг мой, смотри. Пускай освещают они свет твой, чтобы ты никогда себя больше не кромсал, не резал, не ненавидел. А лишь любил, и истинного себя видел, чтобы не сгореть самому в этой обители...


Струна

Я струна, я создана для того, чтобы звенеть. Но обращайтесь со мной нежно, я должна пробудить инструмент из незабытия, чтобы не сгинул он там. По мне проходил ток от прикосновения, мне не больно - я счастлива, но я холодна и строга. Через меня проходит любовь и боль, куда бежит моя судьба..

Я лежу, пылюсь, облокачиваясь на инструмент, плотно сцепленная ним. Сегодня как вчера. А завтра на мне будут играть. Играть красивую мелодию, которая ранит или согреет чужие души, в которой сокрыты блики луны и солнца, мечтательно уснула она.
Сегодня концерт, какая радость. Её достанут из футляра, с помощью неё заиграют. Она как связь луны и солнца - тонкая нить миром и собой, а также инструментом, который помогает все чувства передать. Концерт начался, её подняли, расположили правильно скрипку, к слову, она была струной скрипки, и заиграли пронзительную мелодию. Она чувствовала себя одинокой, испускающей струны, но была не одна, есть же еще и другие струны. Все они стали частью единого целого. Мелодия пронзительно искрила ярче, чем две тысячи сто двадцать две звезды, чем они. Как же довольна была струна, даже одиночество отпустило её, кажется, навсегда, но концерт кончился и...

Шли опять день за днем, струна томилась в ожидание нового бенефиса, а пока вдохновляла себя на репетициях. Она не знала, что чувствуют другие струны, потому что была верно то ли эгоцентристкой, то ли попросту не умела говорить, но что удивительного? Она же струна, ей не положено, откуда взять только речь может. Но очередной концерт, очередная радость. Концерт окончен, опять несчастье... Судьба у ней такая, быть печальной струной, лишь с редкими всплесками радости, которые её наверх тащат. Этот мир так прекрасен, но струна лишь струна, безвыходна она. В безысходности своей ей осталось тонуть, холодна как тишина в своем футляре, плотно прицепленная к инструменту, по сути лишь его придаточное, которое генерирует звук она жила в этом вечном холоде. Шли дни, продолжались...

В свое время ушла из жизни одна соседняя струна, на месте её уже в скором времени закрепили другую, но тут её что-то пронзило, разорвало на тысячу звезд, кажется, она полюбила его. Как может любить струна? Видимо это возможно, потому что её безысходность окрашенная холодом, затворилась в вакуум. Другая струна на её не смотрела, но она невзрачно, как только возможно следила за каждым его колебанием. Колебание, о боже, как он прекрасно колебался на концерте, как будто не чувствую, себя придаточным инструмента, как будто его разразила первозданная буря чувств, после которой уже нельзя уснуть. А её, звеня не столь ярко, но метко, оставалось за ним только наблюдать по мере возможностей. Эта судьба, кричало что-то внутри неё. Это такая судьба, быть несчастной, беспощадной от любви, с безысходной тоской, тысячей проклятых лун окрашенной. Выход есть всегда, но не здесь - тут она обречена. Её сердце поднесли к огню, когда к ней прикасается смычок, она звенит, но она обречена, обречена на вечную любовь, не вечную боль, сгорать от луны, и на несчастья. Она смертельно больна, она смертельно больна...
Звенеть другим людям, от тоски сгорая, рождая пронзительный звук, играя. Как будто других струн уже и нет, потому что она превзошла даже свою любовь. В своей боли, передаче её, и потерянном смысле жизни. Раньше её радовали концерты - теперь это нескончаемая боль, окрашенная траурными цветами. Она ждала смерти, она надеялась, она не могла избавить от любви, не могла. Каждый раз смотря на ту самую струну, она ждала, что он проснется и тоже увидит её. Но все валится в прах, никто и никого не видит, она навеки забыта. В вечности только горит...

Прошли годы, та струна уже умерла, из всех старых струн осталась только она, в одиночестве, даже уже не имея возможности наблюдать за любовью всей жизни, она чувствовала как она обречена. Концертов давно нет, скрипку бросили и променяли на другую, она лишь лежит в футляре одиноко и пылится. Бедная скрипка, для неё это было что-то сродни, не светить как фонарь на луне, не светить. Струна была так близка к любимому, но это ей не помогло, как назло не умирала она. Последняя из всех, всеми забытая, она ели двигалась, чем напоминала о том, что когда-то издавала пронзительные колебания. Сколько она горела от смычка, сколько? Но горела и её сердце, что пронзительно вживляло в её ритм сердца запредельный такт, который заставлял её бешено биться. Но сейчас бы её сердце уже не зажглось, в каморке лежавший инструмент, уже изношенный, никому не нужен. Она тоже никому не нужна, к сожалению.
Но и её сердцу это уже не нужно, её бы сердце уже никогда бы по-настоящему не зажглось, и не забилось в такт синхронно ритму. Оно проклято без слов и смысла. Она пережила свой единственный смысл жизни, только зачем ей это нужно? Нету тут никакого смысла и бытия, она раньше сгорала в огне от смычка, потому что была струна. А теперь пыль оседает на ней, и лишь только воспоминания в её изношенном теле напоминают о себе, а также боль окончаний струны, которые были порваны, изношенны и ранены. Развалилась её луна на куски, когда-то они были близки, её сердце подносили к огню, потому так звенела она, и любовь проходит и теперь, но уже, не успевая, согреть. Струна осталась навеки одна...

[Уходящий к звездам.]

Leni

Лени, знай, я тебя люблю. Я достану до небес, там вспышка произойдет. Небеса падут под напором нашей любви. Лени, как ты хороша, пусть плывут облака. Лени, пускай ты с другим. И я один. Но все не кончено. Там звезды. Поверь мне на слову. Возвышайся над тем мужчиной, что отобрал тебя у меня. Забытая звезда искрит в пестрых облаках. Но все не так. Помнишь? Мы ходили вместе по набережной. Набережная была прекрасная, там тек Енисей. Мы жили вместе одно время. Это было незабываемо. Незабываемы мечты о том, что мы будем вместе навеки. И ты моя, я в это верю. Держись, до нас пытаются дотянуться. Дотянуться до облаков. Я ошибка природы, я знаю, что тебе не нужен. Лени ты так прекрасна в одеяние леди, которая горит под звездами, что несут отблик. Помнишь? Мы забирались на крышу недостройки, чтобы посмотреть на этот мир, который падал ниц под высотой, которую недостройка нам несла. Она давала нам нечто, чего не хватало. Там было так прохладно, но нам было наплевать. Взявшись за руки нам было тепло. Лени, ты так прекрасна под ветром, что трепают твои волосы. Они просто выносят нас на другой уровень, твои потрепанные волосы. Я знал, что рано или поздно счастье закончится, но верил, что это наступит после смерти. Лени, почему ты такая? Почему ты предала любовь, которая должна жить веки? Я знаю ответ. Он был теплее, он был облицован более крутой штукатуркой. Что несет боль, что застыла во мне? Я оплыл, я стар, как боль, что пронесла все в себе, но не оставила ничего во мне. Лени, я все еще не могу тебя забыть. Лени, помни хоть те дни, когда и тебе было хорошо со мной. А я запомню все, что объединяло нас хоть на миг. Теперь мне не осталось ничего, кроме того, что нести этот крест, а затем умереть. Я так верю в смерть, я так верю в безысходность. Болезнь падшей любви, но для меня она не пала. Как может пасть в то, что я верил вечно? Лени, ты еще помнишь такого персонажа? Или другой мужчина стер тебе память, как вышибает память электросудорожная терапия. Колыбель души, но не удачная. Я тебя не забыл, я тебя не забыл. Любовь моя навеки. Лени, а ты предала меня, как так можно? Можно ли тонуть в самом себе. Я тону в себе, смерть предательски на меня давит. Выжигает остатки души. То, что хранило мне память, которая уже мне не нужна. Лени, ты помнишь? Мы застывали под звездами в отгородки начала леса, в котором было чуть прохладно, в осеннюю сентябрьскую ночь. Сентябрь дарил нам улыбку, потому что сентябрь день рождения чего-то прекрасного. Рождаться так легко, но умирать страшно. Несмотря на всю боль. мне трудно умереть. Я несу этот крест, Лени, ты, наверное, счастлива. Но что ты оставила мне? Пустыню в душе, где процветает пустота. Просто ничего, одна боль. Любовь, пожалуйста, отпусти меня. Дай мне уйти красиво. Но красивая смерть невозможна. Я не выберу даже петлю, Лени. Я выберу ту многоэтажку, пропусщу снова через себя всю боль. И совершу полет, Лени. Боль от любви неизлечима, осбенно, если она была истинной. Ты священный обитель для меня, ты то, что я пронес через себя. Я пронес нескончаемую боль, и страдаю от недостатка тепла. Ты согревала меня. Мне было так тепло, но не сейчас. Сейчас я чувствую только холод. От одной мысли, что ты с другим мужчиной меня колотит. Как так можно? И можно ли спокойно умереть после всего этого. Наверное, даже там за чертой моя душа будет вечно мучаться, она попадет в ад. Но не тот, что написан в библии. А в персональный ад для вечно любящей души. И вот проходят дни, а я не могу тебя отпустить. Мне кажется, что меня не отпустит никогда. Потому что терять мне нечего, остался только полет. Моральная подготовка. Я пробовал лечиться таблетками от депрессии, но ноль толку. Я пробовал психотерапию, но ноль толку. Любовь так просто не отпускает. И вот я стою на крыше, и вот я сделал последний шаг. Лени, прости. Я никогда не забуду тебя...


Тревожный ад


Тревожный ад захватывает сердца, но в душе одна пустота. Я упоролся - это факт, Лирика и трава, а в душе тревожная пустота. Как дешевые колонки дефендер, у меня в душе говно-стоны. Облака за перьями цветут, а я умираю тут. Умирая от целофана, как снежинка. Опустошенный факел нес меня на дно, из которого выхода нет. Мир состоит из целофана, который губит меня, как когда-то умер снежинка. За наши грехи мы плывем на дно, как крейсес Аврора на своем последнем выходе в море. Сегодня неотразимый день, сегодня дыхание весны под душу проникае, волокнами кривыми облекает. Тихая ночь, ночные кошмары. Мне снилось, что я лежу на холодном полу парализованный, меня периодически адски колотит, и метает из одной стороны комнаты в другую. Это мой ночной кошмар, я мог только кричать. Парализованная пустота, замкнулась в коконы из тепла. Холодная линия проходит сквозь меня, я кричу, дай мне догореть до состояния пустоты. Любовь проходит по мне, как боль, что в тепле. Любовь к чему? К себе, состоянию перманетного личностного разврата. Твой проповеди равнозначны проповедям дешевой шлюшки о морали, твоя мечта, чтобы мир без злых психотропных подделок неисполнима, потому что огребли мы за твой смысл. Потому что мир не существует без болезней, которые ты отрицаешь. Я умираю от адской тревоги, я пустота, греми боль в замкнутых цепях водорода, как повернулась земная ось. Чтобы растворить меня в нулях и единицах, а я сегодня никто. Дешевая скандальная статья в грязной газете. Заготовок к себе в гнилой камере бытия. Раз, два, три - я страдаю от недостатка тепла. Я горю от боли, тут дорога в ад. No fucking way. Опустошенный огнем, который выжал из меня всю боль, всхлипы звезд, посылающих через край. Ах, моя темнота, моя ночь. Я всю ночь видел ужасные кошмары? Каково испытать паралич, страх, что дергает адски тебе. Каково просыпать во сне раз за разом, но не просыпаться в реале. Реальность опустошена, тревога жгет, как не посмотри. А я страдаю от дефицита, потерянного тепла. Что-то сделать, куда-то бежать, как удав проглотивший самого себя.
Слова песни мне шепчут:” Пожалуйста не сгорай...
Ведь кто-то же должен гореть,
За углом начинается рай,
Нужно только чуть-чуть потерпеть...
Шагни обратно за край, тебе рано еще сгорать
За углом начинается рай,
Нужно только чуть-чуть подождать...
Пожалуйста не сгорай!
Спаси все, что можно спасти!
Прости все что можно простить!
Иди, пока можешь идти!
Шагни обратно за край...
За углом начинается рай...”
И так каждый день, они кажутся, спасают меня от пустоты. Я всегда верил этим словам, небо покрытое тишиной, отблик кривых зеркал. Далеко и пустоту, а сегодня ночной кошмар. Я проснусь от боли, как ото сна. Но проснусь слишком поздно, сильно ранен уже я. Тревога предательски стучит по клавишам, вводит читы, чтобы я ляг ей под стать. Под стать тишине пустых огней. Ночь под сарафаном, гнилая лекция продажного преподавателя на тему того, как вымогать взятки. Я опустошен, и выжжен огнем , но я никто. И снова строки:” Такой тихий голос...
Он тише любых голосов,
Чем тики и таки часов,
Шаги и скрип тормозов...
Сражайся, борись...
Ты зачем все измяла, изгадила?
Знать бы мне где выключается это радио...
Такой тихий голос - изнутри, извне
Наяву и во сне, он что-то плохое заглушает во мне...
Я закрываю глаза, выбирая из двух...
Пытаясь понять, от меня что ты хочешь дух...”
Крики борись, не сдавайся, а я коснулся пустоты, и она меня, кажется заберет за край. За край возможностей, обличенных в мундиры слов беспечных. А я сегодня под Лирикой, конечно. Опьяненный психотропами и наркотиком я лью на себя огонь. Как я хотел, так и не случилось. Потому что не должно было случиться, мне рано сгорать, но огня слишком много.
И снова: “Шагни обратно за край...
За углом начинается рай..”
Где же мой рай, чего он ждет, я вижу только паранойю. Они на меня смотрят, не смотрят на меня. Все мои заклинания, как прах. Кто победит меня? Конечно же. паранойя. На грани безысходно льется зелье, как синий флакон зависший в небе. Моя паранойя в конец добивает все границы, я пытаюсь заглянуть за край. Но где же мой рай? Так невыносимо литься на небеса пролитым дождем. Ослепленный пустой нежность, ты моя паранойя. Вдохни широко воздух. Я горю просто адски, тревожный ад правит сердцами, сердца правят пустой паранойей. Я болен пустотой, в которую должен сгореть. Я сегодня невыносим, я страдаю слишком сильно. Бедное дите, заброшено заранее в ад, чтобы сформировалось стальное тело. Наркотик прибил, я борюсь за свое счастье!.. Но тревога не слышит обращение к себе, она не слышит ничего. Искупление я ощущаю, но мой мир так близок. Близка неизбежность, я вдохнул себя на весь вектор. Предельный поток сознания, творческое вдохновение. Я на подлоги у рая, но слишком далеко от него, чтобы даже вдохнуть воздух оттуда. Все, нету сил... Сил нету на бой за звезды, от тревоги взлететь вниз. Все, конец... Конец последнему вдоху, я умираю от того, чего нет... Паранойя ты правишь моим сердцем, я на улице тебя особенно глубоко чувствую. Паранойя, это слишком. Слишком даже для меня. Последний стон вдохнул мой отчаянный крик страсти. Но конец неизбежен, тревога отправит меня в ад - это всем ясно. Даже мне, но я строчу отчаянно эти строчки, будто это может меня уберечь от темноты серцда. Но все рассыпится в прах, включай меня. Прости, за все, что не было. Прости за то, что был. Прости за то, что я никто. Но я дышу собой, снимаю шелкопряды. Отравленная роза с шипами, я опьянен ей, но даже это я могу забыть. Я забыл, как жил вчера, прощай-прощай сгусток неба, закрытая листва...

[Уходящий к звездам.]

Никто не читает, ну да ладно;

Флип по реке

Я совершаю флип по реке. Безразличия во мне больше нет. Отрывки сознания находят самостоятельное движение, но там нет тебя, забытая звезда. Забытые отрывки сознания, которые находят меня в даже в пустоте потайных движений. Река меня ведет, но не забыто тепло, что когда-то проходило по мне. По мне проходят тысячи электродов, которые совершают стимуляцию потаенных зон. А наша мечта не умрет. Снежинка не умирал за грехи, он умирал за себя, а я совершаю флип по реке. Без тебя даже агентка пустоты утрачивает весь кошмар, зарытый в фрагменты потаенных рек, кои кроют себя в тепле. Но надо же, я сегодня проснулся - мне не снились кошмары, окруженный забитыми фрагментами льда я не в состояние противостоять себе. А сегодня кроет ни как вчера, дитя Лирики и одухотворенного вином на забытом венки вины. Куда движутся мои распавшись ядерные боеголовки? Сколько я буду присутствовать в мире без тебя, забытая звезда тишины. Не признать свой провал нельзя, нельзя признать выигрыш в фальшивую шкатулку, обреченную в превращение из альфы в омегу. Ты сегодня так не привлекательна моя звезда, а я совершаю флип по реке. Река ведет в другой мир по дороге устланной робостью меня. Спускаясь в пустоту, которую кроет бесконечность я просыпаюсь в одиночестве. Одиночество зверь, сжирающий душу на части, любите меня за мои несчастья. Кому я нужен? Кому нужна обреченность в зарытой тарелки. Крот роет яму, в которой рождается цепь туннелей, которая сковывает мою шею. Моя шея скована, дышать так глухо, как будто астма душит, но не она. В снежном аду так тепло, хотя я просто не думаю ни о чем. Все совершенное обречено на соприкосновение с реальностью, реальность которая не несет за собой ничего кроме пустоты. А пустота как крошки, падающие с неба, окруженные реальностью. Мокрый весенний асфальт, я режу вены, потому что так надо. Я их не режу, я их кромсаю, чтобы увидеть кровь, чтобы искупления рождения познаться. Неправильно идентифицируемый генетический урод, который не воспринимает счастье. Превращение невинного счастливого мальчика в обитель боли, пустоты и гнили прошло успешно. Как-то незаметно окружили печали, как-то незаметно почти убили. Гнет болезнь, как рванная плетка. Мои мечты облечены в бокалы с виски с колой, которые мне не судьба выпить. А сегодня все по-другому, сегодня все по иному, на развалах ночи я ощутил себя. Ощутить давление мира, ощутить тяжелое стремление к верху, быть признанным, не быть забытом в этом оплете приземления. Меня просто окружает боль, но она уже внутри, всосалась как боль сквозь порванных вен ленты. Я совершаю флип по реке, она ведет меня к счастью. Но счастье не пряник, счастье не кнут, а счастье пьет за любовь, и куски несчастья. Оборванная лента помогает мне двигаться вперед, оборванная лента сковывает мою шею, как туннели крота, как падающая ниц девица. Ощутите свое тепло, ощутите свою боль. Это последний миг на грани, но грани на самом деле не видно. Грань кроется за раскаленными ранами. Мой флип по реке на самом деле неудачен, но я явлюсь, и встану перед проклятым несуществующим богом, чтобы отчитаться за свою разорванную душу. А душа льется рекой из несуществующих фрагментов, несуществующих элементов, несуществующего добра, и конченных крошек звезд. Во время флипа было темно, но ярко светили звезды, вызывали меня на плаху, чтобы улыбнуться, поцеловать и отпустить. Отпускать еще рано, звездочки под данными нулей и единиц в большинстве своем пали ниц. Низко и неприятно, я вижу тело, но не вижу света. Мои обрезки на руках, что кроют меня в отчуждение. Я чужой в этом измерение. Мое измерение не преступно, оно забыто, как осколки, разваливающегося на бэд секторы жесткого диска. Собственно, что меня привело сюда, что в мире этом зарыло? Крот роет истину, но не находит её, так до смерти роет пустоту, не видя звезд, которые я желаю. Моя звезда еще горит, но в ней кончилось топливо, кончилось движение наверх. Как будто отравлена радиацией, радием или чем-нибудь еще. Так пусто, так жалко, что ничего кроме отсутствующего бога нету. Я готов упасть ниц, я готов признаться себе, что от одиночества мне становится только больнее. Только больнее, но я так не хочу превратиться в ничто. Но, кажется, я оплыл. Мою искусство фаль, я как человек, которому дали дар, но не дали инструкцию к нему. Инструкция не нужна, я все равно сфальшивлю. Я совершаю флип по реке, но за мной не кроется ничего. Растворюсь в воде, утоплюсь, попутно вскрыв вены, чтобы от крови мне было теплее. Чтобы от крови я словил последний кайф, как от кокаина, героина и кетамина. Все будет так, но я не утоплюсь, меня ждет крыша, и вены подождут, все подождет, потому что мне обеспечен стопроцентный полет. Полет выше неба, выше звезд, как последний миг - стремление к любви, прости меня, я не успел повидать даже шлюх, что не говорить о тебе. Говорить больше нечего, я на самом деле глупен. Глупость неискоренима, глупость дает мне дыхание. А конец неизбежен, мой флип по реке закончен. Венец движения запечатлен. Миг так фальшив, еще раз прости, за то что не оправдал себя, за то что голос охлиплый кричит, что я никто, за то что ангелы не приняли меня, задумав убить. Прости, не судьба, не судьба... Флип по реке был потаенным, но он не оставил на мне шрам, оставил лишь пометку о проф не пригодности к армии, я опечален, но не из-за этого. Я опечален, потому что линия судьбы не дает мне остановиться, не дает просто сказать стоп, просто перестать двигаться, устав глубоко внутри. Я гипертимик в детстве, дистимик в молодости, и циклоид по факту. Окружен собой, окружен забытыми ныне печалям рун. И эти ангелы не захотели меня принять, они меня отвергли. Отвергли от себя, от других, заставив самому себе помочь в стремление к смерти. Смерть неизбежна, но так фальшива. Фальшива тем, что я знаю, что после смерти ничего нет. Но все верят в другое, от чего-то верят в теплящуюся душу. Душа как забытый фрагмент, которого на самом деле нет. Меня нет в выстланном движение пустоты. Я очнулся от длительного сна, я очнулся от длительной мечты. Я не очнулся от себя, я забыт и проклят. Мою самочувствие после флипа по реке неоднозначны. Тепла много не бывает. Одиночество убивает меня, одиночество стелит стенку не забытых желаний. Я не забыт, но и обо мне не помнят. Не помнят о том, как я рвал свои вены, но вспоминают видя шрамы, которые отвергают даже агентку пустоты. Шрамы навсегда, как память о моментах боли, о моментах потери контроля над собой. Пустые флаконы неба, окруженные пеплом, в сплывчитых фразах преданных людей. Сплили, не тонущие корабли, даже титаник всплыл со дна. Ему показалось, что пора очнуться от кататонического сна с каталепсией. Что пора двигаться вперед, но меня взамен это собравшись потопить. Собравшись загнать в нить повествования злой сказки о лиге добра. О лиге вечного сна, лжи и самообмана. Ты болен, я болен. Но ты видишь, то что я не вижу, но видишь то, что я вижу, и не видишь то, что я вижу, но видишь то, что я когда-то видел. Выйти за рамки своего сознания, зайти за ту печальную грань, что окраила мои вены болью. Слышишь стоны вен? Слышишь то, как движешь наперекор судьбе, а я один в этой каталепсии, прости. Я окружен самим собой, я окружен тем, что не должно давить на меня. Потрясающий фейверк из искр, пустота, слитие с фрагментами сна. Сон поперек лег меня, сон поперек тех фрагментов, что ни как не забывают меня. Не забывай про то, что я обездвижен. Ночь съела с потрохами, но стремление вверх вкупило большую часть мира. А я падаю вниз, падаю обширно. Остановиться не могу в безудержном падение с крыши, которое, конечно, не бесконечно, но льется рекой сверху на меня. Мой труп будет странным произвдением искусства, которые все отвергнут, включая меня. Двигайся вперед, не отрекайся назад, не обрекайся в ночь. А я пока упаду вниз, чтобы забыться в фрагментальном шедевре пустоты. Я забыл, кем был когда-то я. Я забыл, что моя пустота уже убила мою душу предельно раньше, чем меня. Что я уже опустошен, что я уже забыт, впрочем, кто выбрал бы что-то другое в этом бенефисе пустоты. Лён на озере, озеро потоплено, мечта удушена, а герой плавится в крематории... Оборваны снимки слов, оборванные ломкие части волос, сыпится сыпь на простонаречный народ. Как жизнь все от меня берет, не давая ничего...

[Amanda]

..."По мне проходят тысячи электродов"...Памяти..
"Все совершенное обречено на соприкосновение с реальностью"... Всё совершенное, соприкоснувшись с реальностью, начинает борьбу за самое себя - насколько оно сильно, настолько себя сумеет сохранить в конце..
..Вселенная тебя - твоей жизни, твоего существования, отчаяния, боли, гнева, безразличия, безысходности и тепла, стремления к счастью и отрицание этого стремления, смерть, забвение и память стремления к твоей звезде - даже после смерти, даже после того, как тебя не останется, даже после того, как все чувства твои превратятся в пыль..
..Красиво и надрывно прозвучала твоя душа во флипе по реке..

[Уходящий к звездам.]

Пляж


Песок горячий, я горю как пустышка в овраге. Наши мечты похоронены заживо, друг. Мы бежим по пляжу стройным рядом, но ничего не находим там рядом. Там рядом нас не окружает ничего. Соленные камни, пустынный овраг, затишье перед бурей. Буря, вот что важно - она внутри нас стирает фрагменты красным маркером. Я бегу, но бессилен перед этой бурей, жгучая вина за то, что предал свою жизни - предал себя - предал других, а также предал друга второпях. И сегодня не станет исключением, чудесный ад, медуза жжется. В этом бесконечном омуте страданий мы ничего не находим: “Бесконечная боль, бесконечный страх нас несут с тобой на чужих руках”. Карусель закрутился, мы не освободились, мы пришли в хмурый луг, тут нет воды, но есть боль в этой траве, что гниет уже недели в самой себе. Гнить так пространственно, надежда не оправдана. Надежда умирает последней, да не дали мне это имя, поэтому я умру одним из первых. Умирать так страшно, но ничего нас не несет в этот мир как призрачный эвфемизм страшный. Друг мой, не похорони меня раньше третей минуты заставки гнилого элемента - это как пятый, только фейк. Лицо превратилось в хлам, на пляже так прохладно, веет от гнилого моря. Веет от пустоты. что окружает нас как овраг темноты. Обратный захват транспортеров серотонина диктует нам свои правила, свое ожидание, свой миг, забытый вдруг тик. Движусь вперед, неумолимо падаю. Движусь вперед, неумолимо взлетаю. Я лечу в этот нервный тик, закрытый на профилактику нервный тик. Ожидающее-выжидающее я забываюсь в пространстве. Забываюсь в том, что для меня не предназначено. Украшен элементами, касаюсь этой воды, она мертва. Мертвая вода, от которой уже веет гнилью, море не высохло, но готово убить. Готово стереть всю мою память, стереть все осознание, что я иной! Я иной, я иной! Я не тот, что просто ляжет под огонь, просто заснуть не могу опять в этой бессонной череде закрытый вилок в дерьме. Оплавится соединительная нить между гранью связи с реальностью, я готов согласиться на шизофрению, только судьба-злодейка меня прости. Но я не шизофреничный, меня одарили дефицитом транспортера серотонина, зарытого в могилу. Ошибка в кодирование белка, ошибка в жизни, а как исправить? Да никак. Не исправленная ошибка давит на меня, вот и результат любви к себе никакой. Потому что её нет, её забрало это мертвое море, осталась криво забитая доска. Осталось созерцать чуть видные звезды под хмурым небом, под хмурым движением витков, разбитых кошачьих лотков. Воткнуть в розетку электрошок, раз удар, два удар - память уходит, память забывается, скоро ничего от беспрерывных судорожных припадков не останется. Не останется ничего, чтобы напоминало о себе, напоминало о тебе, мой друг, которого я когда-то сильно ранил и предал, если друг вообще был. Моя фантазия безгранична, она могла спроектировать друга. Спроектировать что-то иное, иное движение смазанной фотки, не клеятся буквы к кроссворд. Не клеится систематические замечания в дозор, все не клеится, ничего не делается. Я касаюсь ногами моря, меня окружает пустынный пляж. В этом пляже ничего нет. На этом пляже правит смерть. Бесконечная боль нас только ждет, друг. Нас ждет безграничная пустота, спрятанная в таблетки для похудения, который я жру из анорексичной паранойи. Эти таблетки я впихиваю в тебя, потому что жирных в окружение не терплю. Оторваться от сознания, забыться в самом себе, моя стертая память говорит сама за себя. Неустремимое движение вперед, я иду по этому пляжу вдоль, разбирая в море написанные буквы. Море пишет мне, чтобы я умер, сука. Я должен умереть, я ожидаю смерть. Море пишет безграничным буквами, мертвое море западает на тему смерти. Мертвое море ждет меня, мертвое море выжигает огонь. Сон, забыться, стереться, умереть. В лунных пенках отражаются сталактиты. пустынные таблетки разбросаны по полу. Вот и все, я в очередной раз предан самим собой, отпущен в бой. Что же делать, кроме того, чтобы сказать самому себе “умри”! Я вхожу в это море, я хочу в нем искупаться. Оно такое холодное, оно такое забытое. Я чувствую, как моя кожа гниет на ходу, вода уже пробирается во внутренние органы сквозь дыры в теле. Я понимаю, что застыл в последнем миге, когда вода доберется до сердца. Вода добралась до сердца, остатки тела свело. Я упал в море с головой, и не осталось ничего, спустя пару минут меня не стало, до свидания друг, прощай. Я даже не помню, по правде ли я тебя предал, или мне показалось, или тебя вообще не было, как жаль. Все в этом мире растворит мервтое море и пустота. И останется тишина в этом пустынном пляже навсегда...

[Unity]

Был мир и были души. Некогда душа одна повстречала прочую, — дивной наделённою красотой, что немногим ясна, что лишь единицам зрима, что и сейчас подобна грязно-серым перьям — будущего лебедя — если только оный пору юности сумеет одолеть...
Эта душа искала причины своей бесконечной боли в призрачных теориях о строенье тела, норме, патологии, — не видя реальности — или не желая видеть — в силу устремленья эго к вечному отрицанию действительности, в ходе чего оно существует и живёт, в чём черпает силы для вечной войны с самим же собой?..
Путая в лабиринте собственных иллюзий, сотканных из слов, созданных из эфемерных обобщённых символов для инициализации «воскрешенья» из архивов памяти серых/пыльных файлов прошлого, упоительно используемых разумом для увеличенья эффективности процесса генерации потока своих сновидений... Избирательно и креативно вспоминая прошлое, выводя «видеозаписи» его «на экран своего сознания», попросту маркировав их словом, мыслим...
Беспрестанно мыслим, — и не понимаем... И не замечаем, что все наши помыслы, — не более чем сны — разума игра — и ни йотой более, — НЕ «отражение действительности», но единственно лишь отраженье нашей воли, выраженное/воплощённое в проекции — наивной человеческой душой воспринимаемой за «явь», «чистую монету» — порождая боль, коей нету наяву — коей в яви нету места — причиняя боль себе — и не понимая механизма этого...
...И был мир, и были души, части оного, части его естества. И одна душа встретила прочую, — и сердце её сжалось от боли — видя боль иной души, страждущей напрасно — так как путь её самопознания — всё ещё не пройден...
И вспомнила душа себя, — в юности, в далёком прошлом. Она также без конца страдала, — ну и лишь мощный толчок со стороны иной души с требованьем и даже с приказом «…Познай, наконец, себя, если только вправду жаждешь правды» помог исцелиться & проснуться ей...
И поняла тогда эта душа, — она не может просто пройти мимо...
Ну и будь что будет...
Она не может пройти, оставшись безучастной, — ибо сделать так — значит предать мир, иных, себя...

[Уходящий к звездам.]

Жар-птица


Я лечу, я вижу свои вены, кровоточащие под максимальные температурные экстремумы. Я вижу жизнь такой как есть, охлажденной, бессмысленной и пустотой как квартал в радио-шоу. Мне снятся страшные сны, как холодно, прости. Дорога движется куда-то в квартал. Лечу я в своей грязной оболочке, ошибочно движение, не возьмет меня колесо сансары. Я остыл как ледяной трип в холодной мечте, окунуться в Енисей, утонуть там, сдохнуть в холоде обильном. Я горю, хоть и холоден. Холодно, страшно, мне так страшно. Так страшно не проснуться однажды, я обречен на вечные страдание, я заперт в теле ребенка. Ребенок потерял все свои патчи к операционной системе головного мозга. Сердце бьется не в такт, ритм тонет в пустых видах, зажженных кварталов - страдания бессмысленны. Я вижу, что тону... Тону в своих мечтах, но я хочу жить! Хочу жить и стать здоровым! Но мой мир обречен... В обильных словах, переговариваясь с вечностью, говорю же я небрежно. Мой голос затхлой весны, которая отмечает последние дни, и готовит на последние дни, что гарантировано даст мне вскрыться. Я сегодня слышу голос из той стороны, которая предана мне, но забыла даже имя. Имя вечности, вечность не знает кто я, она знает что я пустышка в нулевых факторов, а так же немного недосягаема. Недосягаем путь, в котором ничего не видно. Не видно своих слов сквозь пучину обид к жизни, за что? Жизнь ты со мной так серьезна, ты меня прокляла. Очень болезненный взгляд, мне страшно. Теряется вечность в быту, который сформирован тщательно пустотой. Агентки пустоты давно похуй на меня, пусть разделывает любой, но уже не она... Приоритеты другие, события лихие, я забыт в гнили. А что на завтра? Те же страдания сквозь пыль отрифмованых строк, от которых не достигнут никакой прок. Движусь в вечность страданий, она не отпустит меня никогда. Все люди уверены, что в этой жизнь есть хоть частичка справедливости, кармы и прочего. Но все порочно, никакой справедливость, только бессмысленная боль. А мы обречены, мы замкнуты в пустышках кровяных систем. В снах я не вижу ничего, кроме боли. Я не вижу тот момент, мне даже не кажется больными моментами, когда я в детстве летал на скорой, задыхаясь от потери сигнала от легких, тот страх стерся, замещен новым. В вену втыкается катетер, в психиатричке мне было страшно и безысходно, но была вера, что вылечат, вытянут из системы. Но все ложь, я один такой - одинокий навечно, обреченный в склок темноты. Чудо жар-птица будь со мной серьезным, но ты одна такая. Ты творишь миг судьбы, ты сегодня, испущенный крик. Мне нужно забыться. Мне нужно потеряться. Бежать в миг из талой весны, которая меня не покинуло, душа навсегда она отравила. Будь со мной серьезным, я в отчаяние кричу, что хочу жить, но не судьба видимо, покинутый. Каждый миг как вечность, остаточный эффект от психотропов, которые меня на миг оживят, но все равно не спасут. Я попал в замкнутый ад, где я один. Это особенный подарок, одиночество и сигаретный дым, который травит мои больные легкие. Травит мечты, возникающие в голове, забывчивый я теперь. Но я движусь в никуда, как огромное синее облако, которое готово излить дождем раскаяние. Я едва ли помню тепло чье-то любви, из детства осталось что-то. Осталось, но потерян. И эти остатки развалятся в объедки. Будь серьезным со мной моя жар-птица, чтобы вспоминался не только катетер в вене, не только вязки в палате мертвой. Мое движение с каждым мигом тяжелее, я кажется парализован в этой мгле. Мои мечты просто пустой прах, окунись в них, забыв про страх. Если ты видишь выход из этой мглы, значит ты ошибся и мы на самом деле обречены. В своих теориях я тону, мой экзистенциализм не до чего хорошего не довел. Все ведет в абсолютный миг, я коснусь тебя, а ты похоронишь меня красиво. Впрочем, зачем это все было. Зачем мы такие. В эту ночь горят все звезды, звезды как розы завянут в миг. Ничего в этом нету, нету моего бытия в этой вере. Обреченный скандал с этой мглой поверхностной. А внутри она еще холоднее, чем вечность. Движемся к скандалу, убегать некуда. Я болен, я страдаю. Остался всего лишь миг до остановки дыхания, сердца, и потери мозгом последних сигналов. Я ребенок, рожденный вечность для бесконечных испытаний, но я предал всех их, они попросту издеваются. Так нельзя! Так нельзя! Осталось кричать обречено. Но все бессмысленно. Ты моя крыша, ты мой полет. Мой миг, в котором я уже не болен, я просто готов к смерти. Болезнь отступила. Я стою на краю крыши. Покидает меня моя жар-птица, оставляя одного с самим с собой. Последний шаг в предсмертный миг, мне так жарко. Как страшен этот мир. Ведь в нем ничего нет. Нету последнего шанса исправиться. Моя душа заперта в это грязное тело, не выберется она из него. Умрет с ним одновременно. Вот и шаг, вот и миг. Холодный майский ветер меня обдувает, я закрываю глаза, и шагаю вперед. Вот и все. Секунды полета, тело касается асфальта. Кажется все, я мертв. Да и стоит ли жить, если мир покинула моя жар-птица... Жизнь кончилась, остановились винтики страдания, в затхлой вечности загорелись свечи. Кто-то даже принес ладан, а я просто тону в этой бессмысленной речи. Вот оно течение нежное, забравшее меня по реки в забытый мир, в котором места к сожалению для меня нету. Вот и все, изломанные кости, и с этого мига я забудусь, и будут забыт в итоге, как тот проклятый миг. Проклятый в темной ночи, навсегда это точно. Полет удался. Расходится ветра шум на радостный от безделья мир. Но покинула мой мир моя жар-птица...