Shved
29.09.2010, 02:20
Мысль об остром ноже у своей вены впервые пришла Элисару, когда он вернулся в Карт-Хадашт после побоища у Замы. Это после того как он, убоявшись боя с втрое более многочисленным неприятелем позорно ударился в бегство, и обрек тысячи своих товарищей на гибель. Никто его тогда не осмеивал ,и не проклинал, однако стыд и позор ощущаемые ветераном были столь велики, что ему неволей пришла мысль о том что неплохо было бы вовсе исчезнуть, пропасть навек с людских глаз. Именно тогда мысль о самоубийстве посетила его ум. И с тех пор ,как врожденная болезнь, то усиливаясь, то ослабевая, донимала она его не давая покоя. Снова и снова перед мысленным взором его вставало острое как зуб акулы лезвие, касавшееся горла. Стоит чуть сильнее надавить и темно-красный ручеек потечет вниз в таз с теплой водой или же прямо на кровать… И вместе с кровью медленно и почти незаметно из тела выйдет жизнь,назойливая , безрадостная неимоверно опротивевшая …
Тогда он поднес лезвие к аорте, но последнего движения рука его сделать не смогла. Не хватило духу. Да и потом: надежда на то что не совсем все еще потеряно, и в конце концов плохие донельзя дела как-то уладятся – воскресила его дух, дала сил жить. Позже, когда Ганнибаал,коего Элисар почитал почти за всемогущего бога, был вынужден бежать прочь из города, мысль о самоубийстве опять затерзала ум старого воина. Несколько раз он, бывало, подносил нож к шейной жиле, но сделать последнее усилие каждый раз не хватало духу, ибо являлся всего лишь человеком, простым смертным и поэтому просто не мог этого сделать и все. После таких попыток уйти из этого мира сердце набрасывалось на него с упреками. «Кто ты? -спрашивало оно – трусливый червяк трясущийся от одной лишь мысли о смерти, даже тогда когда жизнь стала невыносимой, или же сильный духом муж, способный переступить через боль и страх перед неизвестным , освободить свою душу из тесной темницы, в которую уже давным-давно превратилось тело?» Разум вторил сердцу: «если некий гость наскучил хозяину , то гостю этому лучше удалиться самому, пока его не выкинули прочь как паршивого пса. В этой жизни ты – гость. Она давно чужда тебе как и ты ей.»
Но несмотря на эти увещевания, низменный, достойный презрения, страх перед болью помноженный на чувство самосохранения вновь и вновь брал верх над высокой мыслью прекратить свою жалкую жизнь, (а верней сказать -существование) с помощью ножа, веревки или яда. Тело не хотело ни задыхаться, ни лишаться крови, ни кончиться от смертельной боли в животе. Тем более что надежда, из еле-еле трепыхающегося огонька, давно уже превратившаяся в тлеющий уголек, не видный под слоем пепла, все еще грела замерзающий дух ветерана. Ведь она ,как известно – умирает последней. Элисар словно утопающий в открытом море, цеплялся за нее, точно за деревянный чурбак, отчаянно озирался по сторонам , бесплодно уповая на то что из окружающего тумана возникнет вдруг корабль, который вытянет его из пучины отчаяния . Не желая тонуть в холодной воде тело его хоть все слабее и слабее но все же трепыхалось , сопротивляясь поглощавшему его мраку...
« Сегодня, подумалось ветерану, я увидел на горизонте этот самый корабль, и даже из последних сил поплыл к нему…но - увы…впрочем этого и следовало ожидать.»
Элисар снова поднялся к себе наверх. Глянул из окна на улицу. Уже над поверхностью земли на западе виднелся лишь краешек почти зашедшего солнца. Оно уходило туда где, как рассказывали жрецы, за морем-океаном лежали скрытые от взоров смертных Счастливые острова –последнее пристанище тех чьи голоса давно затихли. Там если верить тем же жрецам цветы цветут круглый год а павшие герои пьют сладкую как мед воду источника Аль-Бекр, прекрасные, как мечты ,девы услаждают их игрой на кифарах… Если так -нет никакой нужды мешкать… Хотя возможно, правы Эллины утвержающие что удел умерших – мрачные пропасти Тартара , поросшие асфоделами , населенные ужасными привидениями и чудовищами. А может быть по мнению иудейских саддукеев, бытие вовсе прекращается с последним вздохом и за гробом людей ждет лишь тьма и ничто…
«Даже если так- это лучше чем такое бытие –полное скорби и отчаяния» -решил Элисар.
Он лег на кровать .
-О боги! - взмолился он. Об одном вас прошу! Заберите мою жизнь дабы мне не пришлось самому делать того что решил!
Он закрыл глаза – но боги как видно отказывали ему даже в этом. А ведь он не просил ни власти над миром, ни побед над врагами, ни даже любви прекраснейшей из смертных. Они смеялись над ним. Острое лезвие легло на горло. Одно усилие и из раны заструится кровь, и вскоре вытечет из тела вместе с жизнью. Если перерезать аорту быку – тот умрет меньше чем за минуту, что и говорить о человеке...Но это усилие не давалось Элисару.Он не мог. Впрочем…Тут ему вспомнилось, как он много лет назад в присутствии самого Ганнибаала в святая святых храма Мелькарта клялся вечно быть врагом Рима. Ритуал требовал , чтобы произносящий клятву надрезал себе руку , и наполнил кровью золотую чашу, которую потом жрец выливал в пылающий огонь алтаря.
«Ведь это совсем просто»- осенило Элисара.»ведь тогда-то я сделал это без особых над собой усилий. Только надрезать следует не запястье а сгибы обоих локтей, где проходят толстые вены. Правда, и тогда кровь будет вытекать очень долго, и агония может растянуться быть может и на несколько часов… К тому же эта самя кровь может и запечьсч на порезах. Однако если вскрыть вены не только на руках но так же и на ногах… тогда пожалуй смерть наступит в течении не более чем получаса.»
Он вдохнул воздух всею грудью, зажмурился, весь сжался, сердце бешено заколотилось… он издал резкий крик и…полоснул себя ножом по левой руке. Боли он к своему удивлению, почти не почувствовал, зато ощутил как нечто теплое струится по его предплечью. « А это вовсе не так страшно- подумал он. Боязно только сначала.» В следующий миг разрезана была вена и на другой руке. «Надо бы проделать то же и с жилами на сгибах колен – подумал ветеран, так все произойдет быстрей… - впрочем возможно этого и не понадобится…»
…Голова стала кружиться, к горлу подступала легкая тошнота, мысли спутывались, взор затуманился, в теле появилась приятная легкость... «А это даже приятно» – подумал Элисар и закрыл глаза. Перед взором его вдруг возникло лицо отца. Старый купец Якир глядел на сына и в печальных глазах его как всегда светились искренняя доброта и участие . «Бедный, бедный сынок» - как будто говорил он. Отец всегда был добр и сердоболен. Он жалел всех, сострадал каждому, даже провинившихся рабов он часто прощал и не велел бить, хотя это и следовало бы делать. Многие называли его святым человеком…
Но вот образ отца растаял , а вместо него перед глазами Элисара появилась его мать. Она умерла когда Элисару было всего шесть лет, и потому в его памяти она навсегда осталась молодой и прекрасной. Но в красоте ее было нечто демоническое. Если отец, по виду и характеру был похож на большого, толстого добродушного слона, то мать более всего напоминала дикую кошку. Огромные черные глаза ее всегда горели хищным огнем, словно у голодной пантеры, кровь ее, жаркая словно самое солнце ливийской пустыни была кровью воина – да это и не мудрено, ведь она была дочерью вождя нумидийского кочевого племени… Лик матери вскоре уступил место лицу ее брата - Адонибаала. Именно он, а вовсе не отец, первым стал учить маленького Эли скакать верхом и владеть оружием.. Элисар вдруг увидел себя десятилетним мальчишкой . С деревянным мечом в руке он кружил вокруг своего дяди, вооруженного таким же мечом. Ловко и быстро наносил и отражал он удары, дядя же улыбаясь, одобрительно кивал головой : «Хорошо, хорошо! Хвала богам, ты пошел не в отца, но в мать! Когда-нибудь ты станешь могучим воином, грозой римлян…» Потом это видение изчезло а вместо него возникло другое: красное зарево пожара над стенами Сагунта, таран бьющий в его ворота, штурмовые лестницы, с карабкающимися по ним воинами, медленно ползущие осадные башни, ров, заваленный мертвыми телами…немного погодя перед глазами Элисара прошли заснеженные вершины Альп, высокие берега Треббии с прыгающими с них в реку обращенными в бегство римлянами, гнилые топи Калузских болот, багровые от пролитой в них крови воды Тразименского озера, ровная как стол равнина близ Канн, с несущейся по ней неудержимой лавиной нумидийской конницы, высокие башни Рима, которые Ганнибал при всей своей отваге так и не решился штурмовать, и наконец желтые пески поля боя у Замы, где полегли последние герои Карт-Хадашта… Элисар увидел себя в гуще сражающихся. Кругом царил кромешный ад: лязг стали, свист стрел, ржание коней, стоны раненых…Кровь залила ему глаза, свет солнца стал тускнеть, тускнеть, тускнеть, шум битвы также стал затихать, пока не смолк вовсе. Тьма и тишина воцарились вокруг старого воина. «Ну вот и все» - пронеслось в его голове…
Тогда он поднес лезвие к аорте, но последнего движения рука его сделать не смогла. Не хватило духу. Да и потом: надежда на то что не совсем все еще потеряно, и в конце концов плохие донельзя дела как-то уладятся – воскресила его дух, дала сил жить. Позже, когда Ганнибаал,коего Элисар почитал почти за всемогущего бога, был вынужден бежать прочь из города, мысль о самоубийстве опять затерзала ум старого воина. Несколько раз он, бывало, подносил нож к шейной жиле, но сделать последнее усилие каждый раз не хватало духу, ибо являлся всего лишь человеком, простым смертным и поэтому просто не мог этого сделать и все. После таких попыток уйти из этого мира сердце набрасывалось на него с упреками. «Кто ты? -спрашивало оно – трусливый червяк трясущийся от одной лишь мысли о смерти, даже тогда когда жизнь стала невыносимой, или же сильный духом муж, способный переступить через боль и страх перед неизвестным , освободить свою душу из тесной темницы, в которую уже давным-давно превратилось тело?» Разум вторил сердцу: «если некий гость наскучил хозяину , то гостю этому лучше удалиться самому, пока его не выкинули прочь как паршивого пса. В этой жизни ты – гость. Она давно чужда тебе как и ты ей.»
Но несмотря на эти увещевания, низменный, достойный презрения, страх перед болью помноженный на чувство самосохранения вновь и вновь брал верх над высокой мыслью прекратить свою жалкую жизнь, (а верней сказать -существование) с помощью ножа, веревки или яда. Тело не хотело ни задыхаться, ни лишаться крови, ни кончиться от смертельной боли в животе. Тем более что надежда, из еле-еле трепыхающегося огонька, давно уже превратившаяся в тлеющий уголек, не видный под слоем пепла, все еще грела замерзающий дух ветерана. Ведь она ,как известно – умирает последней. Элисар словно утопающий в открытом море, цеплялся за нее, точно за деревянный чурбак, отчаянно озирался по сторонам , бесплодно уповая на то что из окружающего тумана возникнет вдруг корабль, который вытянет его из пучины отчаяния . Не желая тонуть в холодной воде тело его хоть все слабее и слабее но все же трепыхалось , сопротивляясь поглощавшему его мраку...
« Сегодня, подумалось ветерану, я увидел на горизонте этот самый корабль, и даже из последних сил поплыл к нему…но - увы…впрочем этого и следовало ожидать.»
Элисар снова поднялся к себе наверх. Глянул из окна на улицу. Уже над поверхностью земли на западе виднелся лишь краешек почти зашедшего солнца. Оно уходило туда где, как рассказывали жрецы, за морем-океаном лежали скрытые от взоров смертных Счастливые острова –последнее пристанище тех чьи голоса давно затихли. Там если верить тем же жрецам цветы цветут круглый год а павшие герои пьют сладкую как мед воду источника Аль-Бекр, прекрасные, как мечты ,девы услаждают их игрой на кифарах… Если так -нет никакой нужды мешкать… Хотя возможно, правы Эллины утвержающие что удел умерших – мрачные пропасти Тартара , поросшие асфоделами , населенные ужасными привидениями и чудовищами. А может быть по мнению иудейских саддукеев, бытие вовсе прекращается с последним вздохом и за гробом людей ждет лишь тьма и ничто…
«Даже если так- это лучше чем такое бытие –полное скорби и отчаяния» -решил Элисар.
Он лег на кровать .
-О боги! - взмолился он. Об одном вас прошу! Заберите мою жизнь дабы мне не пришлось самому делать того что решил!
Он закрыл глаза – но боги как видно отказывали ему даже в этом. А ведь он не просил ни власти над миром, ни побед над врагами, ни даже любви прекраснейшей из смертных. Они смеялись над ним. Острое лезвие легло на горло. Одно усилие и из раны заструится кровь, и вскоре вытечет из тела вместе с жизнью. Если перерезать аорту быку – тот умрет меньше чем за минуту, что и говорить о человеке...Но это усилие не давалось Элисару.Он не мог. Впрочем…Тут ему вспомнилось, как он много лет назад в присутствии самого Ганнибаала в святая святых храма Мелькарта клялся вечно быть врагом Рима. Ритуал требовал , чтобы произносящий клятву надрезал себе руку , и наполнил кровью золотую чашу, которую потом жрец выливал в пылающий огонь алтаря.
«Ведь это совсем просто»- осенило Элисара.»ведь тогда-то я сделал это без особых над собой усилий. Только надрезать следует не запястье а сгибы обоих локтей, где проходят толстые вены. Правда, и тогда кровь будет вытекать очень долго, и агония может растянуться быть может и на несколько часов… К тому же эта самя кровь может и запечьсч на порезах. Однако если вскрыть вены не только на руках но так же и на ногах… тогда пожалуй смерть наступит в течении не более чем получаса.»
Он вдохнул воздух всею грудью, зажмурился, весь сжался, сердце бешено заколотилось… он издал резкий крик и…полоснул себя ножом по левой руке. Боли он к своему удивлению, почти не почувствовал, зато ощутил как нечто теплое струится по его предплечью. « А это вовсе не так страшно- подумал он. Боязно только сначала.» В следующий миг разрезана была вена и на другой руке. «Надо бы проделать то же и с жилами на сгибах колен – подумал ветеран, так все произойдет быстрей… - впрочем возможно этого и не понадобится…»
…Голова стала кружиться, к горлу подступала легкая тошнота, мысли спутывались, взор затуманился, в теле появилась приятная легкость... «А это даже приятно» – подумал Элисар и закрыл глаза. Перед взором его вдруг возникло лицо отца. Старый купец Якир глядел на сына и в печальных глазах его как всегда светились искренняя доброта и участие . «Бедный, бедный сынок» - как будто говорил он. Отец всегда был добр и сердоболен. Он жалел всех, сострадал каждому, даже провинившихся рабов он часто прощал и не велел бить, хотя это и следовало бы делать. Многие называли его святым человеком…
Но вот образ отца растаял , а вместо него перед глазами Элисара появилась его мать. Она умерла когда Элисару было всего шесть лет, и потому в его памяти она навсегда осталась молодой и прекрасной. Но в красоте ее было нечто демоническое. Если отец, по виду и характеру был похож на большого, толстого добродушного слона, то мать более всего напоминала дикую кошку. Огромные черные глаза ее всегда горели хищным огнем, словно у голодной пантеры, кровь ее, жаркая словно самое солнце ливийской пустыни была кровью воина – да это и не мудрено, ведь она была дочерью вождя нумидийского кочевого племени… Лик матери вскоре уступил место лицу ее брата - Адонибаала. Именно он, а вовсе не отец, первым стал учить маленького Эли скакать верхом и владеть оружием.. Элисар вдруг увидел себя десятилетним мальчишкой . С деревянным мечом в руке он кружил вокруг своего дяди, вооруженного таким же мечом. Ловко и быстро наносил и отражал он удары, дядя же улыбаясь, одобрительно кивал головой : «Хорошо, хорошо! Хвала богам, ты пошел не в отца, но в мать! Когда-нибудь ты станешь могучим воином, грозой римлян…» Потом это видение изчезло а вместо него возникло другое: красное зарево пожара над стенами Сагунта, таран бьющий в его ворота, штурмовые лестницы, с карабкающимися по ним воинами, медленно ползущие осадные башни, ров, заваленный мертвыми телами…немного погодя перед глазами Элисара прошли заснеженные вершины Альп, высокие берега Треббии с прыгающими с них в реку обращенными в бегство римлянами, гнилые топи Калузских болот, багровые от пролитой в них крови воды Тразименского озера, ровная как стол равнина близ Канн, с несущейся по ней неудержимой лавиной нумидийской конницы, высокие башни Рима, которые Ганнибал при всей своей отваге так и не решился штурмовать, и наконец желтые пески поля боя у Замы, где полегли последние герои Карт-Хадашта… Элисар увидел себя в гуще сражающихся. Кругом царил кромешный ад: лязг стали, свист стрел, ржание коней, стоны раненых…Кровь залила ему глаза, свет солнца стал тускнеть, тускнеть, тускнеть, шум битвы также стал затихать, пока не смолк вовсе. Тьма и тишина воцарились вокруг старого воина. «Ну вот и все» - пронеслось в его голове…